Я хочу поговорить про макроэкономику, поскольку макроэкономика – это моя специализация. Я читаю курсы по макроэкономике в различных программах Российской экономической школы. Мне кажется, что это – крайне увлекательная часть экономической науки вообще. Кроме того, это еще и часть экономической науки, в которой максимально количество споров.
Макроэкономика – довольно молодая наука. За те 80 лет, которые она существует, произошло большое количество различных революций внутри макроэкономики. Были разные течения, которые с переменным успехом друг у друга отвоевывали преимущество в текущем споре. Со стороны может показаться: если макроэкономисты так много спорят и не могут договориться о многих базовых вещах, то, наверное, макроэкономику пока еще рано изучать. Это неинтересная наука, пока еще ничего не понято. Многие, даже внутри экономики, к макроэкономике так и относятся.
Но я, естественно, отношусь к другим людям, иначе я не выбрал бы макроэкономику своей специализацией. Я отношусь к людям, которые считают, что, несмотря на всевозможные передряги, которые происходили в макроэкономической науке, начиная с 30-х годов прошлого века, каждый раз происходило очередное опровержение очередной теории, каждый раз мы выносили для себя очень важные уроки.
Мне кажется, что последний кризис, который произошел в мире в 2008-м – 2009-м годах (можно сказать, он еще до сих пор продолжается), мог быть намного большим, если бы мы не поняли многое из того, что мы поняли за последние 80 лет. Под «мы» я имею в виду «макроэкономисты», как профессия.
Я постараюсь в этом вас сегодня убедить и продемонстрировать те решения, которые экономические политики принимали в течение последних лет. В том числе, и то решение, которое Бен Бернанке, глава Федеральной Резервной системы, принял буквально пять дней назад (лекция читалась 17 ноября 2010 года, - LB.ua) , об увеличении денежной массы в Америке еще на 600 миллиардов долларов. Постараюсь вас убедить в том, что именно то, что мы поняли за последние 80 лет, и продиктовало, во многом, эти решения. Что в них есть определенная логика, даже, несмотря на то, что в них есть и огромные риски.
Перейдем непосредственно к макроэкономике. Во-первых, макроэкономика отличается от микроэкономики не столько методологически. Она, главным образом, отличается тематически. Макроэкономисты изучают немного другие темы, используя те же самые инструменты, тот же самый аппарат, теоретический и эмпирический, что и представители других направлений экономики. Хотя, может быть, еще 30 лет назад можно было сказать, что и методология макроэкономики сильно отличается.
Важно, что макроэкономисты изучают темы, которые имеют отношение к экономике в целом. Внутренний валовый продукт – это измерение всего производства, которое ежегодно, ежеквартально производится в стране. Инфляция – тоже единая переменная, одна для всей страны, если у этой страны единая валюта. Потоки капитала между странами, глобальные дисбалансы, которые мы наблюдали в последние 10 – 15 лет и наблюдаем до сих пор в мире, между Америкой, Китаем. Все эти вещи являются темой макроэкономики.
Когда мы обсуждаем эти темы, я всегда говорю: самое главное, чему нужно научиться, когда вы изучаете макроэкономику, это различать две временные перспективы. Одна из причин того, почему делается очень много ошибок, как в общественной дискуссии, так и в экономической политике, это то, что люди путают две перспективы. Что за перспективы мы имеем в виду? Это долгосрочная перспектива и краткосрочная перспектива. Из этого можно понять, что одна короче другой. Но пока трудно понять что-либо еще. Я попытаюсь объяснить и в этой лекции, и в двух следующих лекциях, которые я планирую прочитать уже после Нового Года. Попытаюсь объяснить, в чем же разница между этими перспективами.
Итак, одна из них имеет отношение к долгосрочному росту. Мы видим, что в течение десятилетий или веков экономики растут. Они увеличивают свои производственные возможности и производят все больше, больше и больше. Мы видим, например, что развитые страны, такие как Америка или европейские страны, растут с более или менее постоянной скоростью уже в течение многих десятилетий. Постоянная скорость небольшая, 2 – 3 процента в год.
Для развивающихся стран эта скорость может различаться. Есть страны типа Китая, который в последние 30 лет растет со скоростью больше 10 процентов. Но с учетом того, что они начали с очень низкой базы, даже после того, как они в 15 раз увеличили свой ВВП за последние 30 лет, они все равно более чем в два раза беднее, чем Россия (по ВВП на душу населения). Получается, что до 1970-х годов они не росли со скоростью 10 процентов в год, а, наоборот, их ВВП сокращался. Это была другая долгосрочная тенденция, которая наблюдалась там. Африканские страны с 50-х годов прошлого столетия по конец 20-го века не росли вообще. Латинская Америка в 20-м веке тоже переживала времена взлетов и падений, но в среднем страны Латинской Америки не росли. Это и называют долгосрочной перспективой. Долгосрочная перспектива показывает возможности экономики производить в долгосрочной перспективе. Она определяется, в первую очередь, ресурсными возможностями. Ресурсные возможности и технологические возможности. Что экономика может произвести? Это сторона предложения, говоря экономическим языком.
Краткосрочная перспектива – это нечто другое. В краткосрочной перспективе вы можете не использовать существующие мощности или использовать их, наоборот, слишком интенсивно. Это определяет так называемый экономический цикл.
Мы видим, что экономики не растут равномерно, а колеблются вокруг некого долгосрочного тренда. Большинство экономистов считает, что эти колебания вызваны колебаниями совокупного спроса. Экономика, может быть, и может произвести многое, но не хочет приобрести то, что она может произвести. Поэтому некоторые факторы производства не используются. Простаивают заводы. Люди, которые могли бы работать, оказываются безработными. Поэтому оказывается, что экономика производит меньше своего потенциального уровня. В какие-то периоды она может использовать свой ресурс аномально интенсивно и производить больше своего потенциального естественного уровня. Это колебания в рамках краткосрочных перспектив.
Экономисты очень много спорили именно о том, что является краткосрочной или долгосрочной перспективой. Реакция на различные тенденции, на тенденции долгосрочные или краткосрочные, может быть очень разной. Мне кажется, что в истории, в макроэкономической политике путали эти вещи довольно много.
Для примера покажу несколько картинок.
Взять, к примеру, ВВП Соединенных Штатов Америки с 1947-го года по сей день, практически, поквартально (ВВП – внутренний валовый продукт. То самое, что России хотела удвоить за 10 лет). Мы видим, что с более или менее постоянной скоростью ВПП растет в течение всего периода. Тем не менее, растет неравномерно. Есть некие колебания, которые мы и называем экономическим циклом.
Вообще я сегодня очень много буду говорить именно про Америку. Не потому, что мне Америка как-то особо интересна, а по двум причинам. Во-первых, большинство исследований по макроэкономике, исторически так сложилось, делались именно по Америке. Америка представляет собой, во-первых, наибольшую историю наблюдений, более – менее стабильных. В течение длительного времени была стабильная, устойчивая экономическая система. Во-вторых, по Америке больше всего данных, поэтому изучать ее проще всего.
Россию, в принципе, тоже очень интересно изучать. Но по России данных намного меньше, чем по Америке. Поэтому многие исследования, которые хотелось бы сделать по России, просто не получается сделать.
В США после 1947-го года был довольно стабильный экономический рост, как мы видим. Не было больших катаклизмов. Кстати, легко понять, почему макроэкономисты часто кажутся циничными людьми. На подобных графиках каждая рецессия, каждое падение ВВП кажется маленькой загогулинкой, на которую, в принципе, особенно обращать внимание не нужно.
Например, самый масштабный кризис за все послевоенное время в мире, который мы наблюдали в последние годы, представлен на графике маленькой загогулинкой. Он не кажется таким страшным. Но мы должны напоминать себе, что эта загогулинка означает, что многие люди потеряли работу. Многие люди потеряли работу надолго. Многие люди потеряли надежду. Большие корпорации, большие банки, которые в течение многих десятилетий, а то и веков, существовали, перестали существовать. Каждая такая загогулинка, на самом деле, представляет собой весьма серьезное событие. Но вот как американский ВВП выглядел до Второй мировой войны. Мы видим здесь большие колебания. Мы видим здесь Великую Депрессию, которая была с 1929-го по 1933-й год. Американский ВВП в реальном смысле упал примерно на треть. Это было очень крупное событие. Оно, собственно, и породило новую науку под названием «макроэкономика». После падения 1929-го – 1933-го годов экономика восстановилась достаточно бурно. Потом вернулась, как вы видите, на свой исторический тренд. Она примерно так и росла в течение всех этих лет. То падение, которое произошло, потом заменилось восстановлением. Опять-таки, понятно, почему.
Мы думаем, что долгосрочные возможности экономики увеличивались более-менее постоянным темпом. Великая Депрессия представила собой колебания спроса, когда те мощности, которые были в экономике, просто в течение некоторого времени не использовались, а потом экономика заново начала использовать эти мощности и вернулась к своему долгосрочному тренду. Восстанавливаться после падения намного проще, чем создавать что-то принципиально новое. Довольно нехитрая мысль.
Одна из причин, почему я показываю вам американские графики – потому, что на российском графике отличить тренд от цикла довольно сложно. Спад в экономике пошел после застоя, который начался еще в середине 1970-х. Спад продлился до 1998-го года. В самом конце 1998-го года наш ВВП начал расти и рос в течение 10 лет, практически удвоился. Но тут снова произошел спад в связи с кризисом. Что будет дальше, пока непонятно. Об этом я сегодня говорить не буду. Но буду говорить на следующей моей лекции, которая состоится после Нового Года.
Я обещал рассказать вам сегодня об истории макроэкономики. До 30-х годов прошлого года разделение на макроэкономику и микроэкономику не существовало. Была просто экономика, которая шла еще со времен Адама Смита, с 18-го века. Она была формализована в 19-м веке такими людьми, как Маршалл. Все было замечательно до тех пор, пока не случилась Великая Депрессия.
Великая Депрессия опровергла многие гипотезы, которые делались об экономической ситуации в мире. По классической теории, которая на тот момент существовала, Великой Депрессии, в принципе, не могло быть. Не могло быть 25-процентной безработицы, которую мы наблюдали.
Экономическая наука – это наука об оптимизации. Наука о том, как люди постоянно пытаются найти оптимальное для себя решение. Все, что мы делаем в экономической науке – решаем оптимизационные модели. Мы думаем, что человек преследует какие-то свои интересы, какие-то свои цели в рамках каких-то ограничений, и мы пытаемся объяснить его поведение.
25 процентов безработицы не вписывается в оптимизационное поведение рациональных, разумных людей. Если есть безработные люди, они всегда могут предложить свои услуги чуть дешевле. Всегда найдется кто-то, кто их наймет, они получат свою работу. Таким образом, безработица должна самоустраняться, если рыночные силы работают. Но этого, очевидно, не происходило. Объяснить Великую Депрессию, 25-процентную безработицу в рамках классической теории, существовавшей на тот момент, просто было невозможно. Нужна была какая-то новая теория, которая бы объяснила, что такое происходит. Нашелся человек, который сказал: «Есть такая теория».
Этого человека звали Джон Мейнард Кейнс, британский экономист. Очень интересный человек. Он предложил альтернативную теорию, которая и стала основой для макроэкономики.
Его теория была основана на двух постулатах. Постулат номер 1. Он представил сторону совокупного спроса, о котором я вам говорил. До него считалось: если есть ресурс в экономике, то каким-то образом экономика этот ресурс наймет. Если есть люди, то экономика их найдет. Потому что неоптимально, глупо содержать людей, не используя их. Или содержать завод, не используя. Имеет смысл нанять, произвести, что-то продать, заработать прибыль.
Кейнс первым предложил идею совокупного спроса. Если спрос маленький по каким-либо психологическим причинам, никто не будет покупать продукцию. Поэтому она не будет производиться, даже если ресурсы на это есть. Надо было объяснить, почему совокупный спрос играет такую роль. Кейнс сказал, что рыночные силы не работают в краткосрочной перспективе таким образом, как это говорит классическая теория.
По классической теории, цены должны приводить рынок в равновесие. Если спрос маленький, то по классической теории цены должны упасть до тех пор, чтобы люди, которые сейчас не хотят покупать по высоким ценам, согласились бы купить какой-то продукт по низким ценам. Таким образом, продукт будет произведен. Люди будут наняты, пусть по более низкой зарплате, но будут.
Кейнс сказал, что в краткосрочной перспективе это не работает. Есть отклонения от идеального рыночного равновесия по той причине, что цены не выполняют ту роль, которую им предписывает рыночная экономика. Они не подстраиваются быстро. Цены остаются жесткими в течение какого-то периода. Как цены конечных товаров, так и цены труда, зарплаты. Они остаются неизменными. Один из блестящих примеров тому, в явном совершенно виде. Ограничение на подстройку зарплат во время Великой Депрессии. Следующая история: в 1929-м году, когда рецессия еще только начиналась и непонятно, что это превратится в глобальную депрессию, президент Соединенных Штатов Америки Гувер собрал у себя всех основных промышленников Соединенных Штатов. Сказал: «Ребята, у нас начинается рецессия. Надо как-то поддержать спрос. Надо как-то не дать людям потерять надежду. Давайте мы с вами договоримся, что вы не будете понижать зарплату». Те сказали: «Хорошо. А нам что от этого будет?». Он сказал: «Давайте я договорюсь с профсоюзами. В ответ они не будут бастовать, если вы начнете кого-то увольнять». Те в ответ: «Хорошо, договорились».
Тогда Гувер, действительно, позвал лидера профсоюзов и договорился с ним: «Давайте вы не будете против увольнений. Я только что договорился, что вам не будут урезать зарплату». Те тоже согласились.
В результате, когда упал спрос и по тем ценам, которые вынуждены были выставлять фирмы из-за высоких зарплат, товар уже никто не покупал, фирмы вынуждены были уволить лишних работников. То есть, 25% работников. В эти 25% не входили те лидеры профсоюзов, которые были на приеме у Гувера. Поэтому все, кроме 25 процентов, были счастливы.
Как писали в книге “Animal spirits” Акерлоф и Шиллер, классическая теория не может объяснить, как 25 процентов оказались безработными. Зато она может объяснить, почему остальные 75 процентов остались со своей работой. Итак, медленно подстраивающиеся цены и зарплаты явились главной причиной, почему Кейнс считал, что рынок быстро не приходит в равновесие. В конце концов, конечно, цены подстроились. В конце концов, это произошло. Даже через год после этого соглашения с Гувером те же самые промышленники сказали: «Нет, при таких обстоятельствах мы не можем оставлять высокими зарплаты». Они понизили зарплаты. Но все равно реальные зарплаты в течение Великой Депрессии выросли. Труд стал более дорогим, несмотря на рецессию. Именно из-за того, что номинальные зарплаты почти не падали, а цены на конечные товары падали гораздо быстрее.
Второй причиной для отклонения рынков от идеального равновесия была неполнота информации. Давайте, я не буду на этом заострять внимание, поскольку у нас впереди еще довольно много интересных слайдов.
Что же такое совокупный спрос? Кейнс особенно не вдавался в объяснения того, откуда берется совокупный спрос. Он придумал термин под названием “animal spirits”, животные инстинкты инвесторов. Просто люди чувствуют пессимистическое настроение, считают, что впереди плохие времена. Поэтому не нужно инвестировать, нет смысла строить заводы, нет смысла покупать что-нибудь. Поэтому они не объявляют спрос на товары и услуги. Экономика поэтому падает. Опять же, по классической теории должны были понизиться цены и зарплаты, но они не подстроились. Поэтому фирмы просто перестали производить товары. Это также привело еще и к банковскому кризису. Фирмы, которые не смогли продать то, что они планировали продать, обанкротились. Они не смогли вернуть кредиты. Банки, которые не получили эти кредиты, в свою очередь, обанкротились. Люди, которые увидели, что банки банкротятся, побежали забирать деньги из других банков. Это привело к банковской панике, из-за чего и те банки обанкротились. Они перестали давать кредиты тем компаниям, которые их хотели взять. Эта депрессия распространилась по всей системе, привела к мощному падению ВВП. Это в двух словах примерно то, о чем писал Кейнс в своей книге «Общая теория». В таком случае, если мы принимаем кейнсианское объяснение за правду, то рецепт того, как нужно было отреагировать на это политикам, напрашивается сам собой. Если причина проблемы – это маленький совокупный спрос со стороны частной экономики, нужно каким-то образом этот спрос увеличивать.
Государство должно сделать то, чего не сделал частный сектор, простимулировать спрос. Как оно может это сделать? Существуют два вида макроэкономической политики, которые можно использовать. Это либо денежная политика, либо бюджетная политика.
Денежная политика заключается в том, что Центральный банк выпускает больше денег, дает денег экономике посредством кредитования коммерческих банков. Фактически, дает дешевые деньги банкам и говорит: «Идите и кредитуйте экономику. Создавайте спрос таким образом». Деньги дешевые, под низкие проценты.
Центральный банк дает коммерческим банкам. Они так же, под низкий процент, дают предприятиям. Предприятия, которые получили возможность дешевого кредита, строят завод. Или потребители получили доступ к дешевому кредиту, начинают покупать швейные машинки, стиральные машинки. Но Кейнс не верил в денежную политику. Он говорил: «Смотрите, процентные ставки и так уже на нуле». Ставки, действительно, были на нуле во время Великой Депрессии. Он сказал: «Вы знаете, денежная политика больше ничего не сможет сделать. Дешевле 0 процентов деньги не бывают. Поэтому бесполезно пытаться стимулировать экономику денежными мерами».
Он призвал к бюджетным мерам, к прямому государственному заказу. К прямым государственным закупкам. Например, государство может заказывать строительным компаниям строительство дорог, что и произошло.
Новый курс Рузвельта во многом состоял именно из этих общественных работ, которые происходили по заказу государства и в Америке, и в Европе. Кроме того, поскольку рынок сам не справляется, поскольку рынок, оказывается, не приводит экономику в равновесия так замечательно, как об этом писал Адам Смит, нужно больше регулировать рынок. Особенно, финансовую систему.
В общественной дискуссии именно к этому выводу Кейнса больше всего внимания уделяется, именно этому выводу. Кейнсианцы – это люди, которые любят государство. Предпочитают, чтобы государство активно вмешивалось в экономику. Мне, как ученому-макроэкономисту, не нравится такая интерпретация Кейнса. Как ученый, я больше все-таки думаю об его вкладе в объяснение тех процессов, которые происходят. Кейнс пришел к выводу, что экономика сама долго подстраивается к равновесию. Пока она не подстроится к равновесию, где она находится? Что она делает? Диктует спрос, а не сторона предложения. Это позитивная экономическая теория. Дальше уже есть нормативная теория, отвечающая на вопрос: «Что делать государству в этой ситуации». Есть люди, которые, с одной стороны, верят в кейнсианскую интерпретацию экономических флуктуаций. Считают: «Да, действительно. Флуктуации, циклы происходят именно из-за того, что рынок медленно подстраивается. Тем не менее, это не повод для какого-то государственного вмешательства. Государственное вмешательство может только еще сильнее ухудшить ситуацию». В принципе, есть и такие точки зрения.
Кейнс к таковым, конечно, не относился. Он считал, что государству нужно вмешаться, что-то делать. Причем, вмешаться как для стабилизации спроса посредством увеличения государственных расходов, так и большим регулированием финансовой системы.
Какая-то часть из этого регулирования позже была отменена. Даже большая часть того регулирования, которое было введено в 1930-е годы, позже в Европе и Америке все это было отменено. Но какая-то часть регулирования все-таки осталась.
Например, страхование банковских вкладов. То, что было придумано в 1930-е годы. В 1930-е годы начали это использовать. До сих пор считается разумным и здравым регулированием. Если люди знают, что вклады в банки застрахованы, то они не будут паниковать, не будут пытаться забрать деньги из банков при малейшей панике. Набеги на банки не будут иметь место. Мы тоже наблюдаем, сейчас набегов банке в мире практически не бывает. Хотя, бывает. Даже в текущем кризисе они были, но в значительно меньшем количестве.
Получилась ранняя ветвь кейнсианской макроэкономики, которую дальше формализовали многие люди. Хикс в 1936-м году придумал модель “IS-LM”. Термин «макроэкономика» появился, по-моему, в 1940-м году, первый раз его использовали. Такая интерпретация того, что происходит, доминировала в 1940-е – 1960-е годы.
Общие идеи давайте еще раз обсудим. Экономика подвержена колебаниям спроса. Речь шла только об этом цикле. О долгосрочном тренде, о котором я вам говорил, просто тогда не думали. Думали о том, что экономика определяется совокупным спросом. Задача правительства – максимально этот спрос стимулировать.
Рынок приводит экономику к равновесию не сразу. Поэтому есть смысл искусственно стабилизировать экономику. Это были основные, нормативные выводы из макроэкономической теории.
Бюджетная политика, проводимая посредством госрасходов и налогов, считалась более эффективным способом стимулировать спрос, чем денежная политика. В денежную политику Кейнс не верил. После него не верили и известные кейнсианцы. Рынок нуждается в регулировании – об этом тоже говорили. Известный нобелевский лауреат по макроэкономике, Роберт Солоу в конце 1960-х сказал фразу “Macroeconomics is finished”.
"Макроэкономика закончена". Все, мы создали эту науку. Она уже есть. Мы понимаем основные постулаты. Теперь нам осталось только ее совершенствовать, придумывать какие-то дополнительные модели. Как раз когда кейнсианцы открывали шампанское, появились альтернативные течения, которые со временем во многом опровергли то, о чем говорил Кейнс.
Первая такая теория называлась «монетаризм». Ее родоначальником был другой великий макроэкономист 20-го века, Милтон Фридман. Вместе со своим коллегой Анной Шварц в 1953-м году они написали книгу «Денежная история Соединенных Штатов». В ней они продемонстрировали очень интересную вещь – то, что с 1929-го под 1933-й год денежная масса в США упала на треть.
Они писали про Америку. Но если бы они писали про другие страны, они бы увидели точно такое же развитие событий. В других странах, потому что Депрессия была не американским явлением. Это было глобальное явление. Вся Европа тоже пострадала очень сильно от Великой Депрессии.
Они из этого сделали вывод, что Великая Депрессия – это ошибка денежных властей. Федеральная Резервная Система, Центральный банк Америки, совершила ошибку. Они позволили денежной массе упасть на целую треть. Именно этот удар, который произошел по экономике, падение денежной массы, и спровоцировал Великую Депрессию.
В течение нескольких десятилетий Фридмана особенно никто не слушал. Считали, что придумал какой-то непонятный экономист какую-то странную вещь. Мы, вроде бы, уже определились, что виноваты были животные инстинкты инвесторов. А тут приходит Фридман и начинает про какие-то деньги говорить со своей монетаристсткой теорией. Тем не менее, Фридман продолжал утверждать, что он верит именно в такое объяснение. Главное, что это шло в противовес утверждению Кейнса о том, что денег в экономике было много. Фридман утверждал, что проблема была как раз в том, что денег было мало. То, что процентные ставки низкие, еще не говорит о том, что денег много. Это наблюдение привело к поведению альтернативной парадигмы монетаризма.
Надо объяснить, почему же денежная масса упала. Что мешало ей оставаться на том же самом уровне? В чем была ошибка властей? Я, например, тоже долго не мог понять, что конкретно имел в виду Милтон Фридман. Милтон Фридман, на мой взгляд, ввел нас немного в заблуждение. Точнее, даже не на мой взгляд, а на взгляд другого нобелевского лауреата, Пола Кругмана. Он получил Нобелевскую премию пару лет назад. Когда Пол Кругман сказал нечто, что мне тоже казалось верным, я подумал: «Ну, если Кругман тоже так считает…».
Итак, почему могла упасть денежная масса. Проблема крылась в системе золотого стандарта, существовавшего на тот момент. Ссылаясь на исследования великого макроэкономиста Бена Бернанке, можно сделать следующие выводы. Золотой стандарт, существовавший в ХIХ веке до Первой мировой войны, выглядел следующим образом. Каждая страна привязывала свою валюту к золоту. Это означало, что в любой момент за определенное количество валюты можно было купить или продать определенное количество золота в Центральном банке.
Привязка к золоту всех стран делала обменные курсы разных валют примерно постоянными во времени. Тем не менее, страны проводили свою независимую денежную политику. Она была направлена на поддержание постоянства золотого запаса страны. При оттоке золота из страны процентные ставки поднимались, таким образом, шло привлечение капитала. В результате отток золота прекращался.
Центральные банки вели координированную игру по поддержанию баланса притоков капиталов в мире. Везде должно было оставаться постоянное количество золота. Золотой стандарт в то время поддерживался за счет авторитета банка Англии.
После Первой мировой войны золотой стандарт временно отсутствовал, затем, к нему попытались вернуться. Однако баланс сил в мире очень сильно изменился. Страны уже не так доверяли друг другу, а банк Англии потерял былой авторитет. Вторая попытка создания золотого стандарта успехом не увенчалась. Отсутствовала координированная игра между странами послевоенной Европы и послевоенного мира. Каждая из стран была сама за себя.
Что происходило? В то время существовали страны с торговыми дефицитами. Страна с торговым дефицитом покупала за границей больше, чем продавала за границу. Это происходило следующим образом. Продавалась часть золота. На нее покупалась иностранная валюта. На иностранную валюту закупался иностранный товар. Следовательно, золотой запас страны с торговым дефицитом постепенно уменьшался, а значит, и денежная масса в стране сокращалась.
Страны с торговыми профицитами (те, к кому перетекало золото) увеличение денежной массы не устраивало. Они пытались свежевыпущенные для покупки золота деньги вновь вернуть себе – стерилизовать их. Для чего на рынке продавали что-то другое, например, государственные облигации из своего пакета, и забирали эти деньги обратно. В одних странах денежная масса падала из-за торгового дефицита, а в других странах она не увеличивалась, потому что денежную массу стерилизовали и не давали ей расти.
Данная асимметрия создала дефляционный крен в мировой экономике. Денежная масса стала глобально уменьшаться. Это происходило примерно в 1929 году. Главными виновниками сложившейся ситуации являлись Франция и Соединенные Штаты Америки – основные страны с торговыми профицитами. К ним перетекало золото, и денежная масса должна была увеличиваться. Однако Центральные банки, опасавшиеся ее увеличения, предпринимали определенные меры – стерилизовали денежную массу и вынимали ее из оборота.
Первой стерилизовать денежную массу начала Франция. Для уменьшения денежной массы повышались процентные ставки. Америка испугалась того, что высокие процентные ставки во Франции вызовут приток капитала в эту страну, и тоже увеличила процентные ставки. После чего все остальные страны, опасающиеся оттока золота, начали поднимать процентные ставки. Банкам не давали кредитоваться у Центрального банка, следовательно, денежное предложение во всем мире ограничивалось. Таким образом, мировая борьба за золото спровоцировала денежное сокращение и увеличение стоимости денег. Это произошло примерно в 1929 году. Начало сокращения денег было положено. В 1929 году во Франции уже наблюдалась одиннадцати процентная дефляция. Цены падали по причине подобной политики. Центральный банк выпускает так называемую денежную базу (наличность). Эта наличность попадает в банковскую систему, в которой, затем, и мультиплицируется. Банки дают кому-то деньги в кредит, после чего эти деньги кладутся на какой-то депозит, следовательно, в экономике появляется еще большее количество денег. Деньги пребывают фактически из воздуха, их становится все больше и больше. Центральный банк может контролировать эту денежную базу. Коммерческие банки наращивают над ней посредством кредитования еще большую денежную массу. В результате получается денежная масса под названием M-2.
Что произошло в 1930-е годы с денежными агрегатами в Америке. Денежная масса упала с двадцати шести миллиардов до девятнадцати миллиардов в 1933 году. При этом денежная база, которую выпускает Федеральная резервная система, увеличилась с семи до восьми с половиной миллиардов. Хоть Центральный Банк и добавлял деньги в экономику, общая сумма конечных денег уменьшилась. Это произошло потому, что упал мультипликатор.
От чего зависит мультипликатор. Для того, чтобы в коммерческие банки мультиплицировали деньги, посредством кредитования, должны быть выполнены два условия. Первое – люди должны относить свои деньги в банки, а не хранить их под кроватью. Доллары, выпущенные федеральной резервной системой, только в таком случае попадут в экономику. Второе – банки должны кредитовать экономику, давать кредиты, чтобы деньги работали и шли через систему.
Оба эти механизма в течение великой депрессии перестали работать. В 1929 году семнадцать процентов от вклада в банках находилось на руках у населения. В 1933 году это был уже сорок один процент. Население перестало относить деньги в банк. Денежная база лежала мертвым грузом и не мультиплицировалась через систему. В такую же ситуацию попали коммерческие банки. В такое же положение попали коммерческие банки. Каждый коммерческий банк обязан держать какую-то долю своих вкладов в резерве. Банк не может выдать в качестве кредитов все вклады, которые принесли ему вкладчики. Десять процентов нужно держать в резервах. Сверх того можно держать еще и дополнительные резервы. Желание держать дополнительные резервы у коммерческих банков значительно возросло. В 1929 году четырнадцать процентов от всех вкладов оставалось в резервах у коммерческих банков. К 1933-му году данный показатель увеличился до двадцати одного процента.
Банки старались не давать в кредит деньги из-за боязни банкротства фирм и сохраняли деньги у себя в качестве наличности. Кроме того, наличность была нужна для того, чтобы в случае набега на банк, была возможность расплатиться. Население перестало нести деньги в банк, банк перестал выдавать кредиты, в результате этого, деньги перестали мультиплицироваться. В итоге, общая денежная масса сократилась на треть. Изначально это были активные действия ФРС по уменьшению денежной базы из-за золотого стандарта. Затем, экономика доделала то, что не сделал ФРС – уменьшила денежную массу еще.
Длительное время в теорию Фридмана о денежном объяснении Великой депрессии особенно никто не верило. Большинство макроэкономистов убедилось в его правоте на основании исследований, проведенных другими экономистами (в первую очередь, Бернанке) в 1980-е годы ХХ века. В то время история про золотой стандарт стала активно изучаться. Бернанке продемонстрировал, что те страны, которые быстро вышли из золотого стандарта и стали вести свою независимую денежную политику, меньше других пострадали от Великой депрессии.
Испания, например, вообще не участвовала в золотом стандарте, и Великая депрессия там была совсем небольшой (маленькой рецессией). Вышедшие в 1931 году из золотого стандарта страны имели большую рецессию, но она закончилась быстрее. В худшей ситуации оказались тянувшие «до последнего» страны – Америка, Польша, Голландия, Италия. Данные страны вышли из золотого стандарта в 1935-1936 годах, и рецессия в них была максимальной, что достаточно четко прослеживается в данных. Это сравнение между странами убедило большинство макроэкономистов в том, что денежное объяснение великой депрессии, предложенное Фридманом, может быть верным.
Обратимся к графику, на котором отображена экономическая ситуация стран, участвующих в золотом стандарте и стран, вышедших из золотого стандарта, в 1932 году. В странах с золотым стандартом средняя инфляция была минус тринадцать процентов (цены падали на тринадцать процентов в год). Страны, вышедшие из золотого стандарта имели почти нулевую инфляцию. Средний прирост промышленности имел падение на восемнадцать процентов в странах с действующим золотым стандартом. В странах, вышедших из золотого стандарта, данный показатель составлял шесть процентов. Чем же плоха дефляция (падение денежной массы)? С точки зрения кейнсианской теории, если денежная масса падает, цены подстраиваются медленнее. Если же денежная масса падает, а цены остаются на высоком уровне, то наносится удар по спросу. Людям не на что покупать товар. Деньги не приходят в банковскую систему, кредиты не выдаются, а, значит, и платить нечем.
Дефляция вредна и сама по себе. Почему с ней борются, почему Бернанке боится дефляции в Америке, а Япония старается вывести страну из дефляции? Дефляция плоха по целому ряду причин. Во-первых, она делает реальные процентные ставки намного выше. Кейнс говорил, что процентные ставки на нуле, они низкие. В ответ на это Фридмен выражал свое несогласие. Он считал, что ставки не низкие.
Если процентная ставка на нуле, а дефляция в стране - десять процентов, это означает, что через год фактически придется возвращать на десять процентов больше, чем взято сейчас. Это огромная реальная процентная ставка, под которую никто из инвесторов не стал бы брать деньги для строительства завода, например. Это очень дорогие деньги. В этом кроется заблуждение Кейнса о несущественности денежной политики.
Следует сказать и о растущей реальной зарплате. Почему во время Великой депрессии так сильно выросли реальные зарплаты? Гувер договаривается с промышленниками о том, что они не меняют номинальные зарплаты, а цены падают. Это означает, что реальные зарплаты (зарплаты, выраженные не в бумажном эквиваленте, а в товарах, которые можно на эти деньги купить) тоже вырастут. Производство стало дороже. Это во многом усилило Великую депрессию. В итоге, что мог сказать Фридман с точки зрения его парадигмы? Он сказал, что реальная экономика внутренне устойчива. В ней не существует никаких аморфных и непонятных животных инстинктов. Если с экономикой себя вести нормально, если ее не тревожить, она будет спокойно расти без циклов и катаклизмов. Не нужно делать никакого искусственного стимулирования спроса. Цель властей заключается в постоянном поддержании роста денежной массы. Если деньги в экономике начнут накапливаться слишком быстро, это приведет к быстрой инфляции. Лишние, не обеспеченные товаром деньги приведут к росту цен. Фридман больше всего не любил инфляцию. Если денежную массу резко сократить (как это было сделано в 1929 году), то это приведет к рецессии или депрессии. Важно просто добавлять деньги в экономику. Фридман говорил о том, что деньги похожи на машинное масло в двигателе. Его требуется строго определенное количество. Плохо, когда масла слишком много или слишком мало. Если количество масла строго определено, то двигатель функционирует нормально.
Фридман предлагал отменить Центральные банки. Он считал, что Центральные банки – это зло, потому что это какие-то люди, которые принимают решение о количестве денег в экономике. Следует просто поставить машину, которая будет с постоянной скоростью имитировать денежные купюры и разбрасывать их сверху с вертолета. Тогда денежная масса будет расти постоянными темпами, не будет ни катаклизмов ни прочих проблем. В этом заключались веяния раннего монетаризма.
Когда Бернанке стал главой ФРС в 2006 году, Фридман был еще жив. На одном из мероприятий Бернанке обратился к нему от имени федеральной резервной системы. Бернанке сказал, что Великую депрессию спровоцировала ФРС. Он заявил, что ФРС совершил ошибку, позволив упасть денежной массе, но благодаря Фридману, эта ошибка никогда больше не повторится. Так случилось, что именно Бернанке, больше всех в мире изучавший данный эпизод, смог не повторить эту ошибку восемьдесят лет спустя. В 2008 году сложилась такая же ситуация, как и в начале 1930-х годов.
Денежный мультипликатор (отношение денежной массы к денежной базе, выпускаемой ФРС) находился на удивительно постоянном уровне с 1996 года, а потом вдруг упало в два раза. Что происходит? Когда начался текущий финансовый кризис, банки перестали доверять друг другу. Они начали опасаться, что в какой-то момент у них не окажется наличности, которая необходима для операций. Поэтому банки начали создавать запасы – большое количество дополнительных резервов на «черный день». Банки стали эти деньги фактически выводить из экономики. Они перестали кредитовать, мультиплицировать. Это было чревато тем, что, как и во время Великой депрессии, деньги выйдут из оборота, экономика обескровится. Выражаясь языком Фридмана, масло вытечет из двигателя, и экономика перестанет правильно работать. Никто не будет никому выдавать кредиты. Что нужно было сделать? По Фридману, казалось бы, ничего не нужно делать. Потому что просто должен работать аппарат, который просто будет тупо печатать деньги.
Но на что обратили внимание Кругман, о котором я уже говорил, и Бернанке? На то, что правильный ответ здесь это как раз не политика невмешательства, о которой говорил Фридман, а политика активной реакции на то, что происходит.
Если коммерческие банки начинают у себя прятать существующие деньги, грубо говоря, под подушкой, а точнее в сейфах или просто на корсчетах в Центральном банке, если это электронные деньги. То есть если банки прячут у себя эту наличность, значит, нужно добавлять в большом количестве денежную базу в экономику. Добавлять так, чтобы экономика не лишалась тех денег, которые еще год назад в ней циркулировали. Нужно восполнить те деньги, которые сейчас спрятались.
Именно поэтому Бернанке отреагировал масштабным увеличением денежной базы. Вот она денежная база, которую он увеличил в два раза по сравнению с тем, какой она была 2 года назад.
Казалось бы, гигантское количество денег добавляется в экономику. Это должно сказаться на инфляции, на ценах. Но мы этого не видим. Почему? Потому что эти деньги, по большей части, лежат мертвым грузом в коммерческих банках, а не мультиплицируются. Денежная масса M2 фактически растет примерно с той же скоростью, с какой она росла и до этого.
Бернанке просто восполнил ту денежную массу, которая исчезла из экономики. На мой взгляд, из всех этих споров Кейнса с Фридманом, которые шли еще 50 лет назад, был извлечен очень важный урок. Если бы Бернарке не сделал то, что он сейчас сделал, я думаю, мы вполне могли бы получить ту же самую Великую депрессию, которую мы получили 80 лет назад до того как Кейнс с Фридманом имели эти споры. В основном заочные.
Вот этот самый пример. Но и пример, демонстрирующий важность очень агрессивной реакции на те события, которые происходят. Очень агрессивную денежную политику в ответ на развитие событий.
Что происходило дальше? Вернемся снова в 1960-е – 1970-е годы. Я сказал, что к 1970-ым годам фактически появилось два лагеря макроэкономики. Была ранняя кейнсианская теория, была ранняя монетаристская теория. Одна из них говорила о том, что экономика не стабильна. Ее нужно стабилизировать активными действиями. Другая говорила о том, что экономика стабильна, главное не допускать колебания денежной массы. Все остальное экономика сама сделает.
Кейнсианская экономика доминировала. Но в 1970-е годы произошла череда событий (назовем эти события стагфляцией), которая во многом предопределила дальнейшее развитие макроэкономической мысли.
В 1960-е годы была обнаружена кривая Филлипса. На самом деле, не в 1960-е, а раньше. В 1958-ом году, по-моему. Британский экономист Филлипс решил нарисовать график инфляции против безработицы. Взял данные по инфляции и безработице за последний век в Британии и нарисовал это на одном графике. Увидел очень четкую изумительную отрицательную зависимость между инфляцией и безработицей.
Эта зависимость не могла быть случайной. Но она сразу не была понята. Не разобрались, откуда эта зависимость взялась. Кейнсианцы сочли, что эта зависимость вполне подпадает под их теорию. Почему?
Потому что если, например, мы увеличиваем денежную массу, чего нам Фридман велел не делать. Что происходит? С одной стороны, увеличивается совокупный спрос. У людей больше денег. Поэтому увеличивается производство. Соответственно, безработица падает.
С другой стороны, раз мы напечатали больше денег, значит, цены тоже должны расти. Поэтому получаем инфляцию. Поэтому увеличение денежной массы должно привести одновременно к низкой безработице и высокой инфляции. Это вполне подпадало под ту кейнсианскую теорию, основанную на идее совокупного спроса, которая в тот момент существовала.
Как только экономические политики увидели эту кривую Филлипса, они сразу решили, что, наверное, надо ее использовать, что теперь у нас есть рецепт. Можно выбрать на какой точке этой кривой мы можем находиться.
Любому президенту, особенно перед выборами, всегда хочется чтобы безработица была пониже, а инфляция не такой уж важный параметр. Во всяком случае, не такой важный, как безработица. Поэтому президент Соединенных Штатов Америки Ричард Никсон решил: «Давайте напечатаем побольше денег. Тогда у нас будет низкая безработица и высокая инфляция». Для меня низкая безработица лучше, чем низкая инфляция.
Милтон Фридман выступил с рядом речей, где говорил, что ни в коем случае такого делать нельзя. «Вы не сможете простимулировать реальную экономику просто печатанием дополнительных бумажек». Но его в этот момент никто не слушал. Он по-прежнему считался маргинальным экономистом, сидящим в Чикаго и говорящим какие-то ультра либеральные непонятные вещи.
Никсон это сделал вместе с Артуром Бернсом, который возглавлял Федеральную резервную систему. План удался ровно наполовину. Им действительно удалось поднять инфляцию. Вот понизить безработицу им не удалось. Безработица осталась примерно на том же самом уровне, на котором она была до этой попытки. Это фиаско дало в руки противников кейнсианства очень мощные аргументы.
Итак. Два нобелевских лауреата, Фридман и Эдмунд Фелпс, примерно одновременно в 1968-ом году объяснили, почему то, что через пару лет безуспешно попытается сделать Никсон, невозможно. Они сказали, что есть некий естественный уровень безработицы. Что безработицу невозможно опустить до нуля, как это хотел сделать Ричард Никсон. Это шло в противовес с ранней кейнсианской теорией, которая фактически говорила, что вся проблема в недостаточном спросе. Если мы достаточно накачаем спрос, то мы безработицу до нуля опустим.
Фридман и Фелпс сказали: «Нет. Есть естественный уровень безработицы и он может быть довольно высоким. Может быть, 5-6 процентов. Это просто фоновая безработица, с которой вы ничего не сможете сделать». Это не безработица выше 25 процентов, которая была в Великой депрессии. Да. Там спроса не хватало. Надо было спрос накачать, и тогда можно было бы проблему безработицы решить. Но ее можно было бы опустить до тех самых 6 процентов. Дальше не получится.
Откуда берется этот естественный уровень безработицы? Во-первых, есть так называемая фрикционная безработица. Люди просто уходят с одной работы и ищут другую. Естественный процесс. Много ли он может объяснить? Может быть, 1,5-2 процента, может, больше. Вряд ли это высокая безработица.
Есть еще и так называемая стимулирующая безработица. Это теория, которую развил Фелпс, потом еще сильнее развил Джозеф Стиглиц. Она говорит о том, что фирмы переплачивают своим сотрудникам, они пытаются платить им больше, чем того диктует рынок. Почему? Потому что они хотят, чтобы люди чувствовали какую-то благодарность, чтобы они в ответ на это более эффективно работали. Чтобы они с душой подходили к процессу. Им можно доплачивать больше, чем те деньги, на которые они в принципе согласились бы. Поскольку весь рынок имеет тенденцию переплачивать работникам, то рынок недозанимает всю ту рабочую силу, которая на рынке есть. Это ни хорошо, ни плохо. Просто вот так вот есть.
Такое объяснение долгосрочной безработицы предложил Фелпс еще в 1968 году. Поэтому мы видим хроническую безработицу во всех странах в течение длительного времени. Просто накачиванием совокупного спроса вы с этой безработицей ничего не сделаете.
Именно поэтому у Никсона ничего не получилось. Он печатает деньги. Может быть, в ответ на это спрос и увеличивается. Фирмы начинают больше производить, начинают больше нанимать работников. Но тогда они нанимают слишком много работников. Безработица падает и фирме становится сложно контролировать своих работников.
Работники говорят: «Знаете, безработица очень маленькая. Поэтому я буду плохо работать у вас. Я буду отлынивать, я буду долго кофе пить. Если вы меня выгоните, я пойду другую работу найду. Безработицы нет. Легко найти другую работу».
Поэтому чем отвечают фирмы? Они начинают повышать зарплаты для того чтобы сказать: «Такую зарплату, как у меня, тебе больше никто не предложит. Поэтому изволь работать хорошо». Зарплата снова повышается. Фирма увольняет лишних работников. Безработица возвращается опять на самый естественный уровень.
Поэтому попытка накачать спрос и таким образом решить проблемы с безработицей была обречена. По мнению Фридмана и Фелпса. Это мнение сейчас является наиболее популярным.
Это был первый пример того, почему макро важнее микроэкономических обоснований. Я так понимаю, что Сергей Гуреев говорил о том, что микроэкономические обоснования стали очень важными в макроэкономике. Они примерно в этот момент, именно в этой ситуации и стали настолько важны.
Нужно понять, как ведут себя индивидуальные фирмы. Говорить просто про совокупный спрос, о котором писал Кейнс, недостаточно. Нужно понять природу этого совокупного спроса, как результата действий большого количества индивидуальных экономических агентов.
Какие уроки извлекли экономисты из этого фиаско?
Тут так называемая классическая дихотомия. В долгосрочной перспективе номинальные переменные, то есть деньги, определяют только номинальные переменные, то есть цены. Если вы выпустите больше бумажек под названием рубль или доллар, то вы получите более высокие цены. Вы от этого не получите более низкую безработицу. Безработица определяется другими вещами в этой жизни.
Реальные переменные, такие, как производство, безработица, определяются в долгосрочной перспективе именно стороной предложения. То есть тем, сколько экономика может произвести. В долгосрочной перспективе экономика возвращается к своему тренду. Это ее ресурсные возможности. Это ее потенциал. То, сколько она может произвести. Колебания вокруг них, которые вызваны совокупным спросом, – это не более, чем колебания. Они все равно рано или поздно усреднятся, и экономика вернется к этому тренду.
Эту разницу между трендом и циклом и не понимал Никсон. Не понимал и Кейнс в своей изначальной теории. Ранние кейнсианцы все приписывали совокупному спросу и игнорировали эту долгосрочную тенденцию. Игнорировали какие-то ресурсные возможности экономики.
Откуда появилась кривая Филлипса?
Когда Филлипс нарисовал эту кривую, там была изумительная статистическая зависимость. Случайно так не могло произойти. Явно, что была какая-то зависимость, которую надо каким-то образом объяснить.
Ее объяснили следующим образом. Если мы смотрим на неожиданное увеличение денежной массы, если Никсон втихаря ночью увеличивает денежную массу, утром происходит увеличение совокупного спроса. Экономика в ответ на это начинает больше производить.
В течение некоторого времени мы наблюдаем повышенную инфляцию одновременно с пониженной безработицей. То есть при неожиданных колебаниях спроса такое вполне может происходить.
Большинство колебаний денежной массы до 1970-х годов были неожиданные. Никто не обращал внимания на денежную политику. В парадигме раннего кейнсианства никто не верил в денежную политику. Все считали, что это неважная политика. Какие-то колебания были, но на них не обращали внимания.
Но как только эту зависимость попытались использовать. Как только Никсон сказал: «Вот теперь мы специально будем печатать деньги для того, чтобы простимулировать экономику». Фирмы, которые теперь уже получили всю информацию и были более или менее рационально неглупыми, сказали: «Мы все знаем, что происходит. Мы знаем, что сейчас просто печатают деньги для того, чтобы мы больше работали. Но мы не будем в ответ на это больше работать. Мы же понимаем, что происходит. Мы просто поднимем цены и все. И ничего больше не случится».
В результате в ответ на это ожидаемое объявленное увеличение денежной массы просто выросли цены. Была инфляция и ничего больше. Отсюда вытекает вопрос. Может быть, Никсону надо было неожиданно все это сделать?
Один раз он мог бы это сделать. Но каждый раз неожиданно увеличивать денежную массу не получится, потому что люди не глупые. Если три раза подряд что-то произошло, они могут ожидать, что это произойдет и в четвертый раз.
Поэтому через некоторое время мы просто войдем в равновесие. Когда все будут ожидать, что Никсон будет печатать деньги. Никсон будет печатать деньги. Все опять будут ожидать, что Никсон будет печатать деньги и так далее.
В общем, мы поняли, что нужно учитывать в своей теории то, что люди не глупые, и что они строят какие-то ожидания. Нужно учитывать их микроэкономическое поведение. Они для себя решают какие-то оптимальные задачи.
Этого всего не делалось в ранней кенсианской теории. Ранняя кейнсианская теория просто все списывала на животные инстинкты, совокупный спрос и на то, что можно потом накачивать экономику государственными расходами для того, чтобы спрос каким-то образом поднять.
Поэтому другой известный макроэкономист Томас Сарджент сказал в начале 1970-х: “I agree, macroeconomics is finished”. «Я согласен, макроэкономика закончена». Но он имел виду совсем другое. Он имел ввиду, что все нужно выкинуть и написать макроэкономику с чистого листа. С учетом всех микроэкономических обоснований. С моделированием поведения каждого конкретного агента, будь то фирма или индивид. Помнить, что люди – умные, они читают газеты и знают, что если печатают деньги, то надо просто поднять цены.
Поскольку главной альтернативой кейнсианству на тот момент был монетаризм, то Милтон Фридман, его соратники и ученики в 1970-е годы получили большую популярность. Не только в академии, но и на практике.
Примерно в 1980-ом году, плюс-минус один год, одновременно в Великобритании и в Америке к власти приходят монетаристы. В Америке это был, в первую очередь, Пол Волкер. Глава Федеральной резервной системы. Он решил жесткими методами бороться с инфляцией, уменьшая денежную массу и считая, что главное для экономики – это стабильный рост цен. Главное побороть инфляцию. То же самое делала Маргарет Тэтчер в Англии. В Англии на тот момент Центральный банк не был независимым. Поэтому Тэтчер вместе с Министром финансов Найджелом Лоусоном проводили эту политику.
В обеих этих странах, и в Америке и в Великобритании, это привело к довольно мощным рецессиям в начале 1980-х. Потом экономика вышла из этих рецессий, стала довольно бурно расти и инфляция больше не являлась проблемой в этих странах.
Похожие действия, но более плавные и чуть раньше происходили в Германии, Швейцарии, Японии. Все эти страны начали контролировать рост денежной массы довольно жестко и побороли инфляцию, которая появилась в конце 1970-х. Потому что раннекейнсианская теория не смогла справиться с той задачей.
К 1990-ым годам, я бы сказал, что проблема инфляции была решена в большинстве развитых стран. К 2000-ым – в большинстве развивающихся стран инфляция тоже стала меньше.
Кстати, если вы возьмете журналы “The Economist” 1990-х годов и 2000-х годов, на предпоследней страничке есть индикаторы развивающихся стран. В том числе инфляция по основным развивающимся странам. Еще в 1990-е годы там были какие-то трехзначные числа, сильно двузначные числа. В 2000-е инфляции почти уже не осталось в развивающемся мире.
Есть, конечно, отдельные эпизоды по Зимбабве, где не то, что три знака, а намного больше. Но это отдельные эпизоды. В других развивающихся странах инфляция в пределах 10 процентов - это уже норма. Во многом благодаря тем исследованиям и мыслям, которые появились в 1970-е годы.
Одно дело было раскритиковать кейнсианцев, а другое дело – предложить какую-то альтернативную теорию. Надо было объяснить, откуда берется цикл. Мы же видим, что экономика растет не плавно. Она колеблется. Бывают рецессии, бывают взлеты, падения. Откуда это?
Появилась так называемая теория реальных экономических циклов. Также эта теория называется новой классической или неоклассической теорией. Она пытается объяснить все эти колебания как равновесное явление. Довольно много есть сторонников этой теории. Ее основоположники – Прескотт и Кидланд – тоже получили Нобелевскую премию в 2004 году.
Какие общие идеи? Рецессии и бумы связаны с какими-то технологическими прорывами либо с другими реальными шоками. Падение и скачки цены нефти. В аграрных странах засуха может на что-то повлиять. Какие-то другие факторы, которые ограничивают сторону предложения, которые увеличивают производственные возможности экономики. Они могут вызвать какие-то колебания в экономике.
Поскольку эти явления являются равновесными (то есть экономика просто оптимально реагирует на неравномерно увеличивающуюся производительность), то никакая стабилизационная политика не нужна.
Главное, что должно делать правительство, это не вмешиваться в то, что происходит. То есть неоклассики стали тоже сторонниками политики невмешательства. Тот же самый Пол Кругман критикует их за то, что они создали такую политическую парадигму невмешательства государства в экономику.
Сторонников реальных экономических циклов спрашивают: «Как вы все-таки тогда объясняете рецессию? Как вы объясняете Великую депрессию?»
Давайте помнить, что макроэкономика появилась как наука когда она пыталась объяснить Великую депрессию. Потому что классическая экономика не могла этого сделать. Им говорят: «Теперь снова вернулись к классическим истокам, пытаетесь нас убедить в том, что можно объяснить Великую депрессию какими-то классическими аргументами. Что это было? Технический регресс? Был прогресс, прогресс, а потом в один прекрасный день забыли, как производить автомобили, стиральные машинки и поэтому экономика упала?»
На что неоклассики отвечают: «Нет. Были какие-то другие факторы, которые действительно ограничивали предложение. То есть ограничивали производственные возможности экономики. Главным образом, это были действия властей по ограничению конкуренции».
Понять по этой теории, какие действия спровоцировали рецессию, честно говоря, мне до сих пор сложно. Тем не менее, они действительно довольно убедительно показали некоторые действия властей, которые явно ограничивали производственные возможности экономики после того, как Великая депрессия уже началась.
Увеличенное регулирование экономики, которым отреагировал и Рузвельт, и лидеры других стран, в значительной степени усложнило производство. Если мы вводим дополнительное регулирование, значит, те вещи, которые вчера было легко делать, сегодня уже сложно делать. Поэтому экономика уже из-за этого стала производить меньше.
Протекционизм был мощным ударом по всем экономикам. В ответ на Великую депрессию все страны массово начали вводить торговые барьеры. Не пускать в свою страну импорт, защищая отечественного производителя. Это резко уменьшило конкурентность вообще среды. Фирмы стали более монополизированные. Экономика стала более монополизированной.
Та же самая ситуация, которая происходила и в течение текущего кризиса. Как только начался кризис, многие страны (даже которые сказали, что отказываются от протекционизма), тем не менее, какие-то протекционистские меры начали вводить.
Россия – не исключение. Первым делом мы начали защищать АвтоВАЗ. И как только мы начали защищать АвтоВАЗ, он сразу поднял цены.
Естественно, как только у вас убирают конкурентов, вы поднимаете цены и уменьшаете производство. Ровно это и произошло во время Великой депрессии. Протекционизм действительно сильно сжал совокупное предложение. Сильно уменьшил конкурентность экономики.
Затем, усиление профсоюзов. Мы дали больше прав профсоюзам. Профсоюзы стали требовать более высокие зарплаты для работников. Производство стало дороже. Производить стало сложнее. То есть классические экономисты пытаются объяснить Великую депрессию такими вещами. Некоторые из этих аргументов я нахожу вполне убедительными.
В 1970-е годы казалось, что кейнсианская экономика повержена навсегда. Что ее опровергли в связи с тем, что она была основана на непонятных постулатах. Все объяснялось какими-то непонятными животными инстинктами. Поэтому многие предлагали забыть о Кейнсе как таковом.
Тем не менее, как говорил Марк Твен: «Слухи о моей смерти несколько преувеличены». В 1980-е годы то же самое сказали кейнсианцы. Появилось так называемое новое кейнсианство.
Кейнсианцы сказали: «Мы действительно напортачили с этой кривой Филлипса. Мы ее не поняли. Даже не столько мы – не экономисты, не ученые, а политики в погоне за дешевой популярностью взяли кривую Филлипса и использовали ее не как положено. Но основные идеи Кейнса были не в этом. Они были в другом».
Еще раз повторим две основные идеи Кейнса. Первое – рынок не сразу приходит в равновесие. Это не значит, что он никогда не приходит в равновесие. Не сразу. Может несколько лет потребоваться для того, чтобы экономика пришла в равновесие. Из-за жесткости цен.
Второе. Важна сторона спроса. Пока рынок не пришел в равновесие, уровень экономического производства определяется стороной спроса, а не стороной предложения. То есть определяется тем, сколько экономика хочет купить, а не тем, сколько она в принципе может произвести.
Но новые идеи тоже появились. Во-первых, то, что ожидания людей играют ключевую роль. Это ответ на фиаско Никсона. То есть нужно понимать, что нельзя просто взять и увеличить денежную массу и думать, что люди отреагируют на это таким-то образом. Люди будут думать, почему увеличилась денежная масса. Будут думать, что будет с денежной массой в следующем периоде, на следующий год. То есть надо моделировать людей, как умных и понимающих, что происходит.
Во-вторых, микроэкономические обоснования жесткости цен. Микроэкономические обоснования вообще. Почему важно микроэкономическое обоснование жесткости цен? Классики в 1970-е годы раскритиковали кейнсианцев на том основании, что кейнсианцы слишком много предположили каких-то глупых вещей.
Кейнс в 1930-е годы предположил, что цены жесткие. Что значит цены жесткие? Это значит, что предприниматели, зная, что оптимальная цена за бифштекс 300 рублей, тем не менее, держат ее на уровне 200 рублей. Иными словами, что предприниматель глуп. Что он не понимает, как ему себя оптимально вести.
Если мы делаем теорию, основанную на предположении, что предприниматели глупые, то у нас получается глупая теория, которая ничего не может объяснить.
Поэтому кейнсианцам пришлось активно работать в 1980-е годы, чтобы объяснить, что вообще-то нам не нужно иметь разницу между настоящей ценой и оптимальной как 200 и 300. Достаточно иметь разницу 200 и 205 рублей . То, что для предпринимателей 200 и 205 это примерно одно и тоже мы вполне можем себе представить.
200 и 205 рублей это разница в 2,5 процента. 2,5 процента с точки зрения экономических колебаний это довольно большая рецессия. Если экономика падает на 2,5 процента, то это достаточно большая рецессия. То есть для одного предпринимателя неоптимальность цены в районе оптимума погоды не делает. А для экономики это имеет довольно большой эффект. Это я простыми словами пытался объяснить 10 лет исследований.
Более того, кейнсианцы согласились с тем, что стабилизационная политика должна быть денежной. Денежная политика – это то, что центральные банкиры могут делать оперативно. Если нужно добавить денег в экономику и простимулировать спрос. Центробанк может сегодня просто собраться принять это решение и сделать. Ему не нужно для этого год думать. Думать, может, ему нужно год. Но ему не нужно после того, как принял решение, год подготавливать исполнение этого решения.
Если вы решили госрасходы увеличить на очень много денег или даже небольшое количество, то вам тут придется придумать какие-то проекты. Мост, например, построить. Найти какую-то реку, через которую этот мост построить. Желательно, чтобы этот мост был действительно нужен, а не просто так его построили. Нужно проект сделать. Найти инженера, который все это придумает.
Мало того, есть закон «О бюджете», который не позволит вам просто так это сделать. Нужно идти в Парламент, Конгресс, а вообще-то в демократических странах что-то провести через Конгресс довольно сложно. Это у нас через Думу проблем не составляет. А если там действительно оппозиция сидит, то она еще и не примет пакет стабилизирующих мер. Как это произошло с первой попыткой провести план Полсона в Америке в конце 2008 года.
В общем, это довольно сложно. Просто по оперативным причинам. Поэтому с денежной политикой более или менее согласились. Об этом моя третья лекция, которая уже будет после Нового года.
Кейнсианцы настолько активно решили добавить всю эту современную теорию в старые кейнсианские мысли, что стали неотличимы от монетаризма. А монетаристы, соответственно, перестали отличаться от кейнсианства.
Когда я начал изучать макроэкономику в начале 1990-х годов, мне сказали, что есть две разные теории: кейнсианство и монетаризм. Я не до конца понял изначально, в чем разница между ними. У меня ушли 1990-е годы на то, чтобы понять разницу между кейнсианством и монетаризмом. К концу 1990-х я понял, что этой разницы уже лет 30 как не существует.
Проблема в чем? Одна из самых известных фраз Кейнса: “In the long run we are all dead”. «В долгосрочной перспективе мы все мертвы». Поэтому долгосрочную перспективу изучать не надо. Надо изучать то, что сейчас, когда все и сразу. Если сейчас спрос маленький, надо его накачать. Высоким он не бывает. Кейнс не считал, что может быть слишком большой спрос. Он видел Великую депрессию, у него была 25 процентная безработица перед глазами. Все его внимание было направлено на то, как решить эту проблему. Что будет дальше? После меня – хоть потоп.
У Фридмана была противоположная проблема. Он не умел смотреть меньше, чем на год вперед. Он смотрел на то, что в долгосрочной перспективе, если вы печатаете слишком много денег, будет инфляция. А если в краткосрочной перспективе позволить происходить каким-то колебаниям денежной массы, то они приведут к колебаниям в экономике. Но понять природу этих колебаний мы все равно не сможем. Это слишком сложно. Но даже если мы поймем природу, то реагировать на это мы уж точно не сможем.
Фридман в 1968 году говорил: «Действительно краткосрочные колебания денежной массы имеют влияние на экономику. Но глупо считать, что мы можем этим стабилизировать экономику. Что мы можем реагировать на падения спроса каким-то ответным увеличением спроса путем печатания денег.
Мы напечатаем не столько, сколько нужно. Мы напечатаем не тогда, когда нужно. Мы статистику соберем на несколько месяцев после того как вообще что-то произойдет. А пока эта денежная масса пройдет через экономику и повлияет на спрос, пройдет год. К тому времени экономика сама уже выйдет из рецессии, и мы простимулируем экономику год спустя, когда экономика сама уже восстановилась. Поэтому Фридман считал, что краткосрочную перспективу изучать не надо, а надо изучать только долгосрочную.
Когда новые кейнсианцы, они же монетаристы, попытались создать динамические модели, в которых есть и краткосрочная и долгосрочная перспектива, они увидели, что никакого противоречия между этими утверждениями нет.
Какие общие идеи? Во-первых, все согласились с Фридманом, что в долгосрочной перспективе деньги влияют только на инфляцию. А выпуск определяется технологическим трендом на увеличение производственных возможностей экономики. Спрос здесь никакой роли не играет.
С этим кейнсианцы согласились. Речь идет только о какой-то краткосрочной перспективе, которая может измеряться в 2-3 года, может быть. Солидное такое время. За это время рецессия может пройти. Потом все. На этом спрос свое дело сделал.
В краткосрочной перспективе денежная масса в экономике, другие изменения спроса влияют на реальные переменные, вызывают колебания, которые вызваны тем, что цены не успевают подстраиваться, что цены подстраиваются долго.
Из этого делается вывод (кем-то делается, кем-то нет), что есть роль для стабилизационной политики. Что можно сделать экономику более стабильной реагированием на спрос. Естественный спрос упал, надо немножко добавить денег и спрос увеличить. Если спрос слишком сильно вырос, то отнять денег из экономики, повысить процентную ставку и охладить экономику. Держать экономику ближе к тренду.
В США экономический цикл последние 30 лет, а точнее между примерно 1984-ым и 2008-ым годами, был очень гладкий. Было очень мало колебаний. Были две маленькие рецессии. Одна в 1990-ом году, одна в 2000-ом. Но они были несерьезные. В остальном экономика очень плавно росла. В европейских странах, мы увидим то же самое. Этот период называется Great Moderation – Великое успокоение. Была Великая депрессия, а тут Великое успокоение.
Многие экономисты как раз объясняют это успокоение тем, что центральные банки научились реагировать оперативно на колебания спроса и их гасить.
Даже Милтон Фридман, который очень не любил правительства, в 2000-е годы, глядя на действия главы ФРС Алана Гринспена в 1990-е годы, сказал: «Такое впечатление, что Гринспен научился делать то, что я в 1968-ом году считал невозможным. Он настолько адекватно реагировал своей денежной политикой на колебания спроса, что не раскачал экономику еще больше, как я ожидал. Он ее стабилизировал. Он сумел вовремя реагировать в правильном количестве».
Многие современные кейнсианцы, они же монетаристы, считают, что именно так и нужно себя вести. То есть в принципе поддерживать более или менее стабильный рост денежной массы в долгосрочной перспективе, как учил великий Фридман. Но как учил великий Кейнс в краткосрочной перспективе при падении спроса добавлять деньги. А при увеличении спроса, наоборот, отнимать. Тем самым вести стабилизационную политику.
Вся современная денежная политика и в целом стабилизационная политика анализируется в рамках кейнсианско-монетаристской теории.
История была бы неполной, если бы я не сказал про текущий кризис, в который воскресла идея бюджетной стабилизационной политики. Я только что вас попытался убедить, что бюджетная политика неэффективна в силу своей неоперативности. Слишком сложно быстро отреагировать бюджетной политикой, придумать какие-то проекты, потратить деньги. Это все политически длительный процесс.
К 2008 году фактически все экономисты, как академики, так и практики, решили, что это закрытый вопрос. На рецессию мы реагируем денежными методами.
Я прекрасно помню подобную ситуацию в 2000-ом году, когда начиналась маленькая рецессия в связи с падением индекса NASDAQ. Когда лопнул «доткомовский пузырь» и президентом Америки избрали Джорджа Буша младшего. Джордж Буш сказал: «Давайте сейчас понизим налоги, тем самым простимулируем экономику. Дадим людям больше денег, они будут тратить больше денег».
Такая классическая бюджетная политика посредством уменьшения налогов. На что Гринспен (он был главой Федеральной резервной системы Американского Центробанка) сразу довольно жестко отреагировал. Он сказал: «Я, конечно, за то, чтобы Буш понизил налоги, потому что я консерватор, я тоже не люблю правительство и считаю, что чем меньше налогов, тем лучше жить. Но борьба с рецессией к этому не имеет никакого отношения. Я займусь рецессией. У меня есть денежная политика, я ею руковожу и стабилизирую экономику. Мне не нужно никакой помощи от Белого дома».
То, что сказал Гринспен, вполне соответствовало той парадигме, в которой существовала стабилизационная политика на тот момент. Если надо отреагировать на рецессию, это делает Центральный банк. То же самое в других странах. Речь идет про развитые страны, поскольку в развивающихся странах, цикл если есть, на него не так сильно обращают внимание.
В 2008-ом году неожиданно все эти развитые страны (которые вроде бы привыкли к тому, что они ведут денежную политику в ответ на рецессии) вдруг массово стали увеличивать государственные расходы для того, чтобы вывести экономику из рецессии, из финансового кризиса. Что произошло? Почему вдруг вернулись к тем рецептам, которые, казалось бы, уже несколько десятилетий как забыты и от них уже отказались?
Вероятно, политики испугались, что одной денежной политикой в этот раз отделаться не получиться, что слишком серьезный кризис. Мы вернулись к той ситуации, которую Кейнс назвал в свое время «ловушкой ликвидности». Процентные ставки можно опустить до нуля, но дальше они не опускаются чисто физически. Никто не будет давать в долг под отрицательную процентную ставку.
Поскольку действительно Бернанке опустил процентную ставку уже до нуля, то дальше уже денежная политика себя фактически исчерпала. Стали прибегать к бюджетным мерам. По-прежнему бюджетные меры активно критикуют, говорят, что это неправильный метод.
В 2008 году принимался план Полсона и Джорджа Буша, или уже Барак Обама был избран президентом и представил свой план тоже по увеличению госрасходов. Многие обращают внимание на то, что большая часть госрасходов произойдет не в 2009-ом году, а в 2010-ом – 2012-ом. Поскольку требуется как минимум год, чтобы запланировать все это дело. А в 2011-ом – 2012-ом экономика по прогнозам уже будет потихонечку выходить из кризиса. То есть мы простимулируем экономику не тогда, когда это нужно, а спустя год или два.
Тем не менее, от этих идей не отказались. Более того, бюджетная политика была проведена во многих странах. Именно на эту тему написал книгу Пол Кругман “The return of Depression Economics” («Возвращение макроэкономики депрессий»). Он показал, что в периоды, когда спрос падает очень сильно, одной денежной политикой уже не избавиться.
В этом смысле мне нравится цитата, которую приписывают Кейнсу (но Wikipedia утверждает, что это не Кейнс сказал), что денежная политика – это как нажатие на поводок.
Как работает денежная политика? Центральный банк объявляет, что он кредитует коммерческие банки по низкой процентной ставке, чтобы коммерческий банк мог взять в долг у Центрального банка. А Центральный банк напечатал этих денег неограниченное количество. Коммерческий банк может взять у Центрального задешево и дать задешево фирмам. Фирмы задешево построят завод или потребитель возьмет потребительский кредит и купит стиральную машинку.
Но это предполагает, что фирма хочет строить завод или потребитель хочет покупать эту стиральную машинку. А если они не хотят, то вы не можете заставить их это сделать, просто понизив процентные ставки. Вы можете сделать это чуть менее дорогим удовольствием, но все равно если не хочет, то не хочет. Это как нажатие на поводок. Вы можете не дать собаке бежать, если вы будете тянуть за поводок. Но вы не можете нажать на поводок и заставить собаку бежать. Если она хочет лежать на лужайке, она будет лежать на лужайке.
То же самое с экономикой. Вы не можете заставить ее работать, если она не хочет. Поэтому политикам показалось разумнее просто прямым образом тратить деньги на строительство каких-то объектов, каких-то участков работы и стабилизировать экономику таким образом. На эту тему до сих пор еще много споров и внутри кейнсианцев. Надо это делать или не надо. Эти споры так и будут продолжаться.
На следующих двух лекциях, которые будут уже после Нового года, мы поподробнее поговорим про две вещи. Про долгосрочную и краткосрочную перспективу. Сначала мы изучим долгосрочный рост. Посмотрим, как определяется накопление капитала и технический прогресс в долгосрочной перспективе. Здесь мы можем поговорить о России более подробно. Для нас эта тема намного ближе, чем экономический цикл. Потом будет лекция именно про краткосрочную перспективу и про стабилизационную политику. Про то, как сглаживать цикл и как вести денежную политику.
Эту и другую информацию о РЭШ вы можете отыскать самостоятельно на канале РЭШ в YouTube, в SlideShare и на официальном сайте РЭШ.