Все знают, что в течение десяти лет вы руководили собственным театром «Вильна сцена» в маленьком помещении офисного здания на улице Гончара, и в этом неприспособленном для искусства пространстве вам удалось создать свой театр. Два года назад «Вильну сцену» вы закрыли, сказав, что объединяете ее с театром на Левом берегу. Тем не менее, до сих пор так и непонятно, что будет с вашими старыми спектаклями, которые вы играли в пространстве «Вильной сцены». Знаю, что многим их очень не хватает.
Взять и перенести спектакли, о которых вы говорите, в театр на Левом берегу не получится. К сожалению или к счастью, искусство – вещь не очень толстая, скорее, это вещь тонкая. Ни я, ни Эдуард Митницкий (худрук театра на Левом берегу – прим.) не видим смысла в том, чтобы механически перенести те спектакли на эту сцену - здесь другая публика. Появиться там у этих спектаклей была причина, здесь же ее, как ни печально, нет. Я думаю, они должны остаться в вашей памяти, моей. Театр – вещь мимолетная, его нельзя зафиксировать.
Как все-таки вы оцениваете это слияние? Понятно, что в «Вильной сцене» вам как режиссеру было тесно…
А кому будет не тесно в зале, рассчитанном на 30 человек? Смысл появления «Вильной сцены» был очень простой. В свое время Александр Быструшкин (начальник Киевского управления культуры и искусству в начале 2000-х – прим.) предложил мне возглавить небольшой театр в Киеве для того, чтобы со временем построить для нас «большой» театр. На тот момент строительство нового театрального центра входило в планы тогдашней власти, поэтому создать и возглавить «Вильну сцену» я согласился только потому, что в перспективе думал именно о большом театре.
Но мэр поменялся, к власти пришел Леня-«космос», которому мои планы были «до лампочки», и начались долгие годы обещаний. Длилось все это десять лет, а потом закончилось: мне просто надоело сидеть в маленькой комнате 5 на 5 метров и делать спектакли для горстки неравнодушных. И я вернулся туда, откуда вышел, где родился как режиссер – к моему учителю Эдуарду Митницкому. Вот так прозаично закончилась история «Вильной сцены» - история про то, как я десять лет строил театр на бумаге. А попутно нам повезло, что мы еще и делали спектакли.
У всех нас сейчас есть представление о том, как менять судебную систему, какие реформы нужны образованию и медицине. Что и кого нужно в первую очередь «люстрировать» в украинском театре, чтобы он ожил?
В первую очередь, для молодых людей должен быть смысл заниматься театром, в том числе и материальный. Звучит элементарно, но на практике никак не реализовано. Если я европейский режиссер и работаю в театре в Париже, а меня пригласили поработать в Авиньон, то моя зарплата в Авиньоне позволит мне спокойно снять там жилье и работать. У нас же, если я работаю в Киеве, а меня пригласили в Харьков, то я не всегда могу позволить себе снять жилье в Харькове, простите за прозу.
Слишком сильно у нас «бытовуха» вмешивается в искусство: если человек уж попадает в театр, то сделает все, чтобы остаться в нем лет на десять, а то и больше.
В Европе же другой принцип перераспределения доходов, поэтому и ситуация ротации там происходит быстро и безболезненно. Именно благодаря такой легкой ротации в Германии, например, активно развивается культура по всей стране, а не только в Берлине. Конечно, самые современные театры - в Берлине, но есть что посмотреть и в Гамбурге, и в Мюнхене, и во Франкфурте. Именно это – децентрализация страны – и должно стать задачей номер один у всех, и у министра культуры в том числе. Как это сделать, я не знаю, а если бы знал, был бы политиком, наверное, или чиновником.
Влад Троицкий в «ДАХе» сейчас предлагает новый тип работы театра в Украине: труппа делает спектакль и играет его десять-пятнадцать раз подряд, потом временно приостанавливает, запуская новый.
Если бы Влад сейчас сидел рядом с нами, я бы у него спросил, на что при такой схеме живут его актеры. Я, честно говоря, не знаю. Для того, чтобы эта схема работала, у нас должен быть свободный рынок актеров, но его нет.
Что вы имеете в виду под этим понятием?
Схема простая до невозможности. Предположим: молодой актер работает в театре на Левом берегу, получая здесь зарплату, которая позволяет ему прожить. Но когда его приглашает любой другой режиссер поработать в проекте «на стороне», то актер уходит из театра на Левом берегу, теряя здесь работу, и после того, как проект «на стороне» закончен, он остается без зарплаты, без постоянного дохода. Звучит печально, особенно, если применить к актерской профессии.
У нас актер, словно рабочий на заводе, привязан к своему постоянному месту работы, отсюда – невозможность работать на нескольких проектах одновременно, набираться разного опыта, который так важен для гибкости и пластичности артиста. Я знаком с одной немецкой актрисой, успешной и востребованной, которая, играя в Берлине главные роли у Томаса Остермайера, одного из ведущих режиссеров мира, бросила все и уехала в провинциальный немецкий городок работать в маленькую театральную компанию, которая специализируется на гендерных темах! Это ее гражданская позиция, и выразить ее у этой актрисы есть возможность. Представляете себе уровень ее свободы?
Но тут, конечно, все зависит не только от рынка актеров, но и от публики – такое количество театров, как в Европе, возможно только при условии наличия активной сознательной публики, которая ищет-рыщет, чего бы такого нового ей еще посмотреть, и «подходит» к театру с очень активной позицией.
С чем связана пассивность театральной публики в Украине?
С тем самым, из-за чего мы стояли на Майдане. С демократичностью и недемократичностью общества. Демократичное состоит из индивидуальностей, которые ответственно подходят к тому, чем они заполняют себя. Как бы странно это не звучало, демократичное общество – это когда ты идешь в театр с мыслями о том, как себя взволновать. Мы же ходим в театр, думая примерно так: «Развлеките меня, пожалуйста, выключите мое сознание на два часа, мне и на работе забот хватает». Сейчас, слава богу, ситуация начала меняться, и мы наконец ощутили призрачную, но перспективу гражданского общества, общества с позицией. Потому что «развлеките меня» - это не позиция. Сейчас для нас – тех, кто занимается театром – самое время уловить эти тенденции и предложить публике что-то новое, живое, актуальное.
«Новое» – это что именно?
В Киеве не хватает театральной среды, живой, фестивально-молодежной, когда ты можешь прийти в маленький подвальный театр, сесть на ящик и, замерев, смотреть спектакль, забыв обо всем, или слушать читку новой пьесы. Это совершенно другой принцип отношений «зритель-зал», это такие отношения, когда публика готова к восприятию, а не к красивому ритуалу. У нас же зрители, выросшие на советском восприятии театра как некоего праздника, в искусстве больше всего любят ритуал: вот ты пришел в театр, сдал в гардероб свою парадную шубу, уселся в мягкое кресло, выпив перед этим бокальчик шампанского, свет погасили, лучик на сцене зажегся, и ты довольно наслаждаешься искусством. Эту проблему частично могла бы решить свободная площадка, в которой не было бы труппы, только технический состав и администрация, и в которой молодые режиссеры могли бы ставить спектакли на грантовой основе.
Ключевое здесь вот что: в этом свободном пространстве молодые люди делают молодой театр для молодых.
Моя идея лежит на поверхности, она очень простая, но это единственный шанс привести в театр молодую режиссуру. И тогда зрители начнут ходить именно в это место, и таким образом новая публика поменяет и «большой» академический театр, потому что и в него придет новый зритель, который уже не захочет смотреть «мертвый» спектакль со скучными декорациями в виде расписных задников. Об этой идее я говорю лет пятнадцать, и до сих пор она звучит как нечто новое. Если новый министр культуры услышит и реализует эту идею, которая просто витает в пространстве, то нам с вами очень повезет.
Спектакль, который вы выпустили в разгар Майдана (премьера прошла спустя неделю после самых кровавых событий – 27 февраля - прим.), получился очень тонким и камерным. Как вам удалось сделать такую работу, пока на улице была такая напряженная ситуация?
Да, уместнее было бы ставить шекспировского «Ричарда III», например, с ведрами крови… (улыбается грустно) На самом деле, рождалось «Веселье сердечное» очень непросто – такого сложного выпуска за 20 лет у меня не было. У спектакля есть своя предыстория, важная для меня. Два года назад в театре на Левом берегу я поставил «Войцека» Георга Бюхнера – пьесу, которая поднимает серьезные социальные проблемы, резонирует с современностью. Есть такое мнение, что «Войцек» появляется в стране накануне революции и считается предвестником политических изменений. Естественно, два года назад ни о чем таком мы даже не думали: какая революция? Спустя год уже в театре Франко я поставил «Morituri te Salutantе» по новеллам Стефаника – спектакль, в котором уже в открытую говорится о борьбе украинского народа за свою независимость. И вдруг то, о чем я говорил в этих двух спектаклях, начало сбываться…
Но и это еще не все. Весной 2013 года в театре на Левом берегу я начал работать над пьесой о гражданской войне, но вдруг понял, что не хочу и не могу ставить про войну. И начал искать – в противовес тому, над чем я работал раньше – что-то светлое. А Юрий Коваль, настоящий московский интеллигент, друживший с Петром Фоменко, Арсением Тарковским, Юлием Кимом, автор пускай и не очень известный и вообще не сценический (постановка Богомазовым его новелл – первая в Украине – прим. авт.), он именно такой – честный, чистый и светлый. Коваль говорил, что решил «скрыться» в детскую литературу, потому что во взрослой дерутся за место: там хамски, там давят, там убивают.
Мы тяжело репетировали – на улице война, а у нас в театре - история про чудаковатую деревню с поэтичным названием Чистый Дор. Мы не понимали, что делать: репетировать или бросать все и бежать на Майдан, сомневались, а нужен ли сейчас театр вообще. В итоге мы нашли в себе силы сделать спектакль вопреки всему, в том числе надеясь, что, в какой-то степени, этой работой мы сможем «спровоцировать» мир вокруг нас. Считайте, что мы репетировали и неосознанно посылали в космос свою просьбу о мире.