Они, наши предшественники спорили. Не зная никаких нейробиологических фактов, принципов доказательной медицины и договорных положений МКБ-10, они старались осмыслить реалии, возникшие в российском обществе, как врачи, психиатры. Разумеется, не они были первыми. Знаменитый Гризингер писал, что в 1748 году, «когда все занимались политикой, о многих больных думали, что они заболели душевным расстройством из-за политики». Тогда же он, мудрый и опытный врач заметил: «Заслуживает внимания, что большие политические перевороты, по-видимому, имеют гораздо меньшее влияние на частоту душевных болезней, чем это можно ожидать a priori… Незнающему влияние революций кажется большим, потому что в это время политика даёт содержание и окраску бреду многих больных, что представляет большею частью явление очень случайного и внешнего характера». Несколько ранее подобные мысли высказал великий Эскироль.
Были и противоположные взгляды: в средине 19 века доктор Belhomme выделил особую нозологическую единицу, так наз. политический психоз, folie polytique. Сторонником такого взгляда был и русский психиатр, приват-доцент Московского университета Рыбаков в 1906 году: «Давно уже подмечен тот факт, что политические перевороты влекут за собою увеличение числа психических расстройств». Далее Рыбаков объясняет: «Вопрос о влиянии политических движений на нервно-психическое здоровье населения приобретает особенное значение у нас, в России, где психическая рана, имеющая своей исходной точкой происходящие события, является особенно чувствительной ввиду того тяжёлого гнёта, который в течение многих веков царил в русском государстве». И всё-таки доктор Рыбаков был объективным наблюдателем, иногда противоречащим концепции Belhomme. «Болезнь с течением времени иногда теряла свою политическую окраску и бредовые идеи принимали обыденный характер; явления же тревоги и страха продолжали существовать всё время».
В 1907 году российский психиатр Е.А.Копыстынский таким образом сформулировал свои наблюдения и рефлексии: «Изучение литературы по вопросу о так называемых политических психозах приводит к убеждению, что бурное время, пережитое страной, не породило новой разновидности душевного заболевания в форме самостоятельного симптомокомплекса… Спокойное течение жизни государства не волнуемого ни войнами, ни политическими переворотами, не даёт материала, который бы вызывал обильные ассоциации из символических писаний Апокалипсиса. Когда же народные массы, воспитанные в религиозных предрассудках, переживают ужасы войн, революции и сопряженных с ними экономических бедствий, то к душе народной имеют особенный доступ символические картины из апокалиптических откровений и ожидание второго пришествия Христа, для улучшения участи народа, страдальческое положение которого достигает своего апогея в момент государственных переворотов, не оправдавших народных надежд. Эти же события и толкования священного писания, воспринятые дегенеративными умами, и дают картины мистического бреда… Увлечение мистицизмом в эпохи, сходные с современной, представляют удел не одних лишь низших слоёв населения. Мистицизм завоёвывает себе право гражданства и в высших сферах нашего общества».
Согласитесь, чрезвычайно актуальные мысли. Для нас, спустя столетие актуальные! Другие формы, а суть – та же. Гипнотические «лечебные» сеансы на стадионах, мысленная «зарядка воды» целебными свойствами, столь же целебные цветные очки в облатке «латеральной физиотерапии», дельфины и лошади, способные детей-аутистов обучать социальным навыкам, псевдонаучные сообщения об «эпидемии самоубийств», публичное признание председателя СБУ генерала Деркача о том, что украинская спецслужба использует в своей работе астрологов.
Возвращаюсь к прошлому. 1908 год, психиатр В.Ф.Чиж: «Мои наблюдения дают право утверждать, что политические волнения не имеют никакого влияния ни на число, ни на течение душевных болезней».
И ещё одно небезынтересное замечание доктора Чижа, уже в 1909 году: «Как религиозные, так и политические фанатики убеждают, подчиняют себе не доводами, не превосходством ума, а именно искренней верой в свою непогрешимость». Актуально ли это для нас, для Украины начала 21 века? Где они, наши религиозные и политические фанатики? Без сомнения, они существуют, но – где-то там, в маргинезе, среди всевозможных борцов с вакцинацией, «научных» экстрасенсов и прочих сайентологов. Здесь, сегодня заметны другие фанатики, истово, неуклонно и беспринципно собирающие деньги. Деньги, земли, заводы, леса… Но нет такой нозологической единицы в психиатрии. Не наши они клиенты.
Психиатрия как медицинская практика всегда была зоной риска нарушения прав человека. Всегда и везде. Не только в СССР послесталинского периода гражданпомещали в психиатрические больницы для «лечения» их идеологических и религиозных убеждений. Тех убеждений, которые противоречили единственно правильному учению научного коммунизма.
— Семен Глузман
Задолго до наших времён строгих социолого-психиатрических исследований в соответствии с принципами доказательной медицины, в эпоху так называемой донаучной психиатрии известный российский врач записал: «Клинические картины душевного заболевания не представляют собой нечто неизменное, со стереотипной точностью повторяющееся из века в век, из поколения в поколение. Характер эпохи, в которую человеку приходится жить и действовать, внешние условия, которые его окружают, степень его личного развития – всё это, не изменяя, конечно, основных законов возникновения и течения психического страдания, оставляют на нём резкий отпечаток… Как историки по некоторым типическим чертам различают отдельные периоды в развитии человечества, так и психиатры, по-видимому, в состоянии указать на известные виды душевного заболевания, как наиболее присущие той или другой эпохе. И если бы они пожелали охарактеризовать время, которое мы теперь переживаем, то перечисливши несколько форм психического расстройства, лишь относительно недавно достигших своего полного развития, на первом месте между ними должны были бы поставить так называемое сутяжное сумасшествие. Действительно, обращаясь к специальной литературе, мы видим, что во Франции, где возникло и долго царствовало учение о мономаниях, ни у Пинеля, ни у Эскироля, творца этого учения, нет ни одного указания, что им было известно это страдание, несмотря на то, что оно, с точки зрения этих наблюдателей, именно могло быть отнесено к мономаниям, к каковым, действительно, и причислялось некоторыми позднейшими авторами».
Заинтересованный читатель может обратиться к размышлениям (и утверждениям!) другого психиатра, нашего современника профессора Смулевича. Там, в его книге «Проблема паранойи» - совершенно иной взгляд на предмет. Впрочем, и в столь далёкие от нас времена Российской империи случались в психиатрии политико-административные заказы. Не только по отношению к царскому диссиденту Петру Чаадаеву. Так, доктор Мухин в 1909 году описал случай «болезни» старшего унтер-офицера Руденко, подавшего начальству рапорт, содержавший решительный отказ убивать людей на улицах восставшей Варшавы. Ему поставили тогда диагноз паранойя
Возвращаюсь к folie polytique. К несуществующему «политическому психозу». В 1910 году известный и популярный тогда в Европе профессор Осипов издал объёмную работу, включавшую в себя и обзор соответствующей нашей теме литературу. Считаю необходимым привести несколько цитат из этой мудрой и спокойной книги.
«К борьбе за политическую свободу, как и ко всякому общественному движению, примыкают всегда и всюду, конечно, и у нас, психопаты, неуравновешенные и вообще лица, предрасположенные к заболеванию душевными и нервными болезнями. Когда такие лица находятся на виду, то при заболевании их получается впечатление увеличения числа заболеваний».
«Так называемые политические или революционные психозы развиваются у лиц, одержимых наследственным или приобретенным расположением к душевным заболеваниям и подвергшихся действию психической травмы, обусловленной политическими событиями».
«Психическая политическая травма, падая на лиц, находящихся уже в состоянии душевного расстройства, может повлечь за собою обострение течения их заболевания».
«Революционные события не дают специальной, им одним присущей формы душевного расстройства; являясь в некоторых случаях вызывающим моментом психоза, они приводят к возникновению разнообразных душевных заболеваний, причём нередко сообщают известный отпечаток этим заболеваниям, отражаясь на содержании их бреда, впрочем, и это последнее обстоятельство далеко не обязательно».
Проблема взаимоотношений политики и психиатрии в России начала века была интересна не одним лишь врачам. Немалое место занимала она и в публицистике. Вот лишь один пример: «Под таким пикантным и заманчивым заглавием («Революционный невроз») Кабанес и Насс выпустили книжку, а русский издатель г-н Д.В.Коморский поспешил преподнести её русской публике. Прежде всего, существует ли революционный невроз? А если да, то в чём он состоит, каковы его основные признаки, ближайшие и отдалённые причины, способы борьбы с ним? Ведь всякий невроз есть болезнь, а с болезнью необходимо бороться. К сожалению, никаких ответов на эти вопросы читатель в книге не найдёт. Книга эта просто напросто состоит из набора рассказов и анекдотов из времён первой французской революции, подобранных крайне тенденциозно».
Нужна ли нам сегодня эта экскурсия в далёкое прошлое? Нужна, я уверен в этом. Мир действительно изменился. Существенно изменилась и психиатрия. Чрезвычайно меняется и психиатрическая наука, где точное, выверенное знание, оформленное таблицами и математическими знаками, настойчиво вытесняет интеллект, культуру. Украинской психиатрической науки, увы, это касается особенно. Но есть и иной аспект: мы по-прежнему опасны, нами по-прежнему могут воспользоваться наши грязные, агрессивные политики. История с диагностикой российского полковника Буданова, насильника и убийцы, должна и для нас, в Украине служить предостережением. Далеко не все мы научились в определённых случаях произносить твёрдое «нет!»
Как бы каждый из нас не относился к событиям недавнего прошлого, получившим незаслуженное название «оранжевой революции», все мы, психиатры, знаем: в массовых протестах принимали участие и наши пациенты. Искренне, не за деньги. И они надеялись на лучшее. Им, пациентам, было трудно, многие из них прямо с протестующих площадей шли к психиатрам за помощью. Никто из нас не обобщил, не проанализировал этот аспект психиатрии, клинической и социальной одновременно. Как никто из наших коллег, социальных психологов не проанализировал совершенно необычный феномен отсутствия «синдрома толпы» на заполненных сотнями тысяч людей площадях. По-видимому, и у них, психологов, существуют острые проблемы с интеллектом.