В видео показана женщина, одетая по подобию Беатрикс Киддо (героини фильма «Убить Билла»), идущая по заброшенному ангару . Ее окружают китаец-боец кунг-фу, вооруженный саблей индус-специалист по Каларипаятту (индийское боевое искусство) и чернокожий, практикующий бразильскую боевую технику Капоэйра. Бой кажется заранее проигранным для девушки, но она протягивает в стороны руки и «мультиплицируется» в такое количество персонажей, которого достаточно будет, чтобы окружить самих нападающих. Затем все приседают на корточки и по мере того, как камера поднимается вверх, «клоны» женщины превращаются в звезды европейского флага. Затем появляется слоган на английском: « The more we are , the stronger we are (Чем больше нас, тем мы сильнее)». Это видео было быстро снято с использования в кампании после шквала жалоб на расизм, поскольку образ врагов Европы, представленной в образе белокожей девушки, был передан, задействовав мужчин других цветов кожи.
Возможен ли пост-национальный патриотизм?
Эта реклама и те споры, которые она вызвала, демонстрируют определенные противоречия, с которыми столкнулся Европейский Союз в своих усилиях, направленных на то, чтобы создать среди европейцев некую патриотическую привязанность к Европе . Историки, специализирующиеся на образовании наций, давно отмечают первостепенную роль, которую играют повествования – более или менее относящиеся к разряду легенд, более или менее исторические, так или иначе описывающие подвиги национальных героев в боях (выигранных или проигранных) против «врага».
Европейский союз был построен на убеждении, что после пережитых трагедий первых двух мировых войн следует сделать Европу пространством мира, а не полем из руин, являющимся следствием самоубийственного столкновения национализма разных стран.
Задействованы были два рецепта: с одной стороны, передача суверенитета надгосударственной структуре, причем, распространялась она на все более и более широкие сферы, а с другой – продвижение пост-национальной мультикультурной идеологии. И если первый рецепт сработал скорее успешно, то второй кроет в себе внутреннее противоречие: как преодолеть «племенную» архаику национальных государств, чтобы перейти в эпоху европейской пост-национальной идентичности, обойдясь без старых рецептов, являющихся связующими для национальных сообществ. Как создать гражданина, который мыслит себя в первую очередь европейцем, а уж потом – французом, греком или румыном, не прибегая к помощи привычных патриотических рецептов? До возникновения кризиса государственных задолженностей ответом были процветание и мир.
Ich bin ein Europäischer
Пока Европа являлась синонимом большего процветания, большей экономической мощи, европейцы были готовы мыслить себя членами одной большой семьи. Международный статус Европы заменял мечты о геополитическом величии бывших когда-то великими держав (Франция, Англия), а для небольших государств он предоставлял возможность играть международную роль, значительно превосходящую их экономическую мощь. Претензии Европы на то, чтобы стать международным центром влияния нового порядка (влияния норм, а не военного влияния) гармонично уживались с ее пост-национальной философией и ее верой в политическую силу «прав человека».
Растущее разочарование и возвращение былых стереотипов
Кризис государственных задолженностей развалил эту модель. С одной стороны, кризис, высасывая энергию европейских государств, растрачиваемую на поиск решений внутренних проблем, усугубил закат Европы на международной сцене – на сегодняшний день, ее авторитет среди других сверхдержав значительно пострадал. С другой стороны, регулярное использование денег немецких налогоплательщиков для поддержания на плаву казны государств Южной Европы и навязывание кредиторами мер ужесточенной экономии правительствам этих государств оживили межнациональное напряжение. В Греции экономические и социальные трудности, возникшие в связи с мерами ужесточенной экономии, навязанными Германией, способствовали возникновению экстремистских политических сил, назначивших Берлин главной причиной всех бед Греции. Возмущенные предположением, высказывавшимся в немецкой прессе, что греки могли бы рассчитаться со своими долгами, продав некоторые свои острова, они начали требовать от Берлина компенсации за оккупацию во время Второй мировой войны. Эти провокации в свою очередь вызвали воспламенение части немецкого общественного мнения, высказывающего недоумение, почему немцы должны работать до 67 лет ради того, чтобы греки могли идти на пенсию в 57, и при этом обзывали их нацистами.
Испанцы и португальцы, в свою очередь, оскорблены клеймлением, которому подверглись их страны в англо-саксонской прессе (вспомнить хотя бы использование акронима «PIGS» – по заглавным буквам английских названий стран: Португалии, Италии, Греции и Испании. Данный акроним созвучен английскому слову «pigs» – «свиньи») и обильным использованием медицинской терминологии для описания рисков распространения кризиса на другие страны (например, «заражение Севера больным Югом»).
Недавнее исследование, проведенное политологами Ми хаэлем Бехтелем, Йенсом Хайнмюллером и Йотамом Маргалитом (« Studying Public Opinion on Multidimensional Policies : The Case of the Eurozone Bailouts – Исследование общественного мнения относительно многомерной политики: помощь кредитованием в еврозоне» показало, что отношение немцев к финансовой помощи южным странам варьировалось в зависимости от уровня их «космополитизма», и наиболее космополитично настроенные налогоплательщики наименее враждебно воспринимают такое выделение помощи.
Продолжение кризиса и понижение статуса Европы на международной сцене с каждым днем все больше ослабляет «космополитизм» европейцев, и граждане наиболее богатых стран все больше и больше будут склонны идентифицировать себя скорее по национальной принадлежности – как немцев или французов – чем как европейцев . Результатом этого является замкнутый круг: возвращение этнической идентичности, спровоцированное кризисом, ведет к акцентуации культурных отличий, использованию риторики клеймления оппонентов (ленивый жулик-грек в глазах немцев, гегемонствующий и коварный немец в глазах французов...) воспаляет страсти, оправдывает недружелюбные действия и мешает обеспечению механизмов сотрудничества. Здесь речь идет о классической схеме, сопровождающей зарождение этнических конфликтов.
А существовала ли когда-либо европейская идентичность?
Когда народы живут в мире и процветании, вопросы идентичности отходят на второй план, и только при возникновении общественных беспорядков, экономических кризисов, войн или политического противостояния на политической и социальной сцене более или менее хаотично проявляется идентичность . Экономический кризис в Европе раскрыл непрочность глазури космополитизма и живучесть старых национальных принадлежностей. Вопреки более 60 годам усиленной работы, направленной на создание пост-национальной идентичности (через передачу суверенитета, свободу передвижения, продвижение прав человека и толерантности), национальное государство остается в Европе главным местом коллективной принадлежности. Кризис вскрыл, что то, что мы могли принять за появление новой идентичности, было не более, чем временной маскировкой традиционных лояльностей, которая была возможна благодаря процветанию и миру.