Эти два текста трудно противопоставить друг другу, здесь нет тезиса и контртезиса, они, эти два текста, просто живут в разных действительностях. Какое противопоставление может быть между следующими высказываниями: «язык вырастает на почве культуры» и «у мене на російськомовну не встав би»? Хотя, последнюю фразу Андрухович привел как цитату, боюсь, что из чувства самосохранения.
Но за этими короткими фразами стоят миры. В первом случае – мир, в котором язык – любой, подчеркиваю, является одновременно и механизмом воспроизводства культуры, и каналом ее трансляции. Только благодаря ему и возможна жизнь и ее продолжение. Жизнь отдельного человека и нации в целом. (Отступление – Вильгельм фон Гумбольдт писал о языке как о «духе нации». Он имел в виду уникальную и бесценную социокультурную функцию любого языка. К примеру, некоторые свои соображения по поводу влияния языков на развитие человечества Гумбольдт иллюстрировал примерами из истории языка малайских племен).
Во втором случае – в тексте «Элиминация» – передается представление о языке как о неотъемлемой части человеческой психофизиологии. Язык – по Андруховичу – определяет и диктует поведенческие модели, в том числе и сексуальное поведение. Не смешно. Это очень интересный антропологический заход. Мы определяем партнера не только на вид, на вкус и наощупь, но и на слух. Совершенно нормальная конструкция, не лишенная здравого смысла. Свой – чужой. «Встает» только на своих, и я понимаю это всей душой. Но здесь такая штука неприятная лезет из всех дыр, очевидная, грубо-оценочная: «свой» язык ценен и прекрасен, «чужой» же – гроша ломаного не стоит. Кстати, вряд ли господин Андрухович такого мнения, например, о немецком языке. Но о русском – да. Это не неприятие даже, а что-то вроде отрицания. «Чтобы не размножались» – нужны ли здесь комментарии? Исторически объяснимый невроз по поводу русского языка должен все-таки уравновешиваться какой-то культурологической рефлексией. Или я слишком много хочу от известного писателя?
У меня есть подруга Бранка. Она сербка, родилась в хорватском городе Вуковар. Японовед. Живет в Токио, муж – японец. Бранка занимается всевозможным культуртрегерством, в том числе театральными и литературными проектами. С мужем и коллегами она говорит по-японски, ну и в повседневной жизни тоже. С маленьким сыном – по-японски, по-сербски, и – внимание: по-русски. Лет семь назад, когда они с мужем жили в Минске (он – сотрудник японского МИДа) она выучила русский и пишет на нем замечательные рассказы. Уже книгу издала. Потому что источником ее вдохновения является русская литературная традиция. Ни по текстам, ни по устной речи ее практически невозможно отличить от человека, для которого русский – родной. Но вот родной для нее как раз сербский, в самом глубинном смысле этого слова. Она думает по-сербски, действует по-сербски, она – типичная балканская женщина. Но без потери собственной сущности она переходит из одной традиции в другую, и такой серфинг явно доставляет ей огромное удовольствие.
Пример прозрачный, желающий может делать выводы самостоятельно.
Поначалу меня глубоко возмутил текст Андруховича, а потом, спустя несколько дней, я решила отнестись к его позиции строго-рассудочно. Мы живем в мире, который стремится к толерантности, но каждый из нас имеет право на маленькую личную ксенофобию. Кто-то терпеть не может пауков, кто-то – геев, кто-то – русскоязычных блондинок. Просто передергивает от них и все тут. С этим ничего не сделать, никак не переубедить, это – физиологическое, иррациональное.
Можно только понять и простить.