Эти обсуждения стали ярчайшей иллюстрацией, мягко говоря, недоброжелательного отношения наших сограждан к лицам, представляющим власть, в данном случае «третью» – судебную. Впрочем, первые две ее ветви тоже особой любовью, как известно, нынче не пользуются.
А вот что показал опрос о том, как «в Украине решить проблему с лихачами-«мажорами» на дорогах», проведенный сайтом «Багнет» летом минувшего года: 32,1% (каждый третий из опрошенных!) респондентов отреагировали предложением легализировать «Суд Линча». В опросе приняли участие 2713 читателей сайта. Это конечно не репрезентативная выборка и на социологическое исследование инициаторы опроса не претендовали, но факт весьма и весьма красноречивый.
Похоже, наш народ постепенно доходит до некоей кондиции. И настроение его близко к оправданию любого самосуда по отношению как к нынешним украинским «владоможцям», так и к членам их семей. Вспоминается мысль известного киевского журналиста–белогвардейца Василия Шульгина, высказанная им в книге воспоминаний «1920 год»: «Производить самосуд — значит отрицать суд. Отрицать суд — значит отрицать власть…».
Вопрос «почему» даже ставить не хочется. Выглядит он сегодня как риторический.
Блестящий художественный анализ этого явления и его причин дал Станислав Говорухин в фильме «Ворошиловский стрелок», поставленном по роману Виктора Пронина «Женщина по средам». Напомню: его герой, ветеран Великой Отечественной войны, бывший железнодорожник, отчаявшись добиться справедливости законным способом, сам расправляется с тремя подонками, изнасиловавшими его внучку. Фильм был принят зрителями настолько тепло, что вызвал серьезную дискуссию не только киноведов, но и психологов, социологов и правоведов. Высказывались по его поводу и представители власти, которых, очевидно, фильм и реакция на него общества просто напугали.
Конечно же, далеко не все участники Интернет-форумов, одобряющие самосуды и пишущие о своей готовности к личному в них участию, выйдя из виртуального пространства, действительно «возьмутся за вилы». Безусловно, первыми активные действия начинают не любители «стучать по клаве». Однако нынче именно Интернет-сообщества являются, возможно, наиболее точными выразителями общественных настроений.
Михаил Веллер как-то написал: «Что такое "самосуд"? Это суд в первой инстанции, самой низовой, так сказать. Чем он руководствуется? Да справедливостью! Конфликт между самосудом и Законом – это конфликт между правом людей на справедливость и правом государства единолично вершить эту справедливость».
Очевидно, важен не только столько факт самосуда, но и готовность к нему народа. Его внутреннее приятие такой формы отправления правосудия. Убежденность, что только самосуд может быть справедливым.
Уверенность в этом приходит не сразу. Ее формирует жизнь, организация общественного существования, недоверие людей государству и неверие в его способность защитить их интересы, вопиющая несправедливость судебных решений. А еще – лицемерие власть имущих и их надменность, их жадность и мздоимство, их ложь с высоких трибун и вопиющее несоответствие провозглашаемых лозунгов образу жизни, несоизмеримость их доходов с роскошью, которой они себя окружают. Их неуязвимость для законов, превращающая эти самые законы в дубину для инакомыслящих, а для них самих – в пустую фикцию.
Интересно, что единого, так сказать, нормативного, определения понятия «самосуд» не существует. Авторы, изучавшие это явление, акцентируют внимание то на одних, то на других его аспектах. Кто-то считает, что «самосу́д — это незаконная расправа с действительным или предполагаемым преступником, без обращения к государственным органам… Самосуд [люди] …могут учинить …, стремясь таким образом обеспечить справедливость в их понимании и предотвратить потенциальную угрозу интересам общества». Кто-то подчеркивает, что «мысль о самосуде возникает как ответная реакция на устойчивое убеждение, что справедливого суда не дождешься».
Однако кто бы и каким образом не определял это понятие, ключевым словом в этих определениях является слово «справедливость». Именно жажда справедливости в атмосфере бесправия и неравенства перед законом заставляет обычных людей самостоятельно вершить правосудие. Тогда, когда действительно «достали». Когда других возможностей наказать мерзавца или группу мерзавцев нет. И приговор такого суда, САМОсуда, бывает безжалостным, а меры, принимаемые к преступникам, – самыми радикальными.
Но вот беда, особенностью радикальных способов восстановления справедливости является, как бы это точнее выразиться, их «подслеповатость». Пушкинское «…русский бунт – бессмысленный и беспощадный» – это прежде всего о самосуде, когда в руки разгоряченной от крови толпы вместе с настоящими негодяями попадают люди, виноватые лишь в том, что случайно оказались на ее пути. Заметим, что, конечно же, не только «русский», а, наверное, любой. При этом зачастую среди тех, кто вершит скорый суд, процент негодяев бывает выше, чем среди обычных граждан.
Уж кто-кто, а мы с нашей непростой историей должны бы об этом помнить. Ведь 1917 год – это не только и не столько залп «Авроры», но и грабежи помещичьих усадеб, и убийства их хозяев, и глумление над интеллигенцией, и бессудные расстрелы на улицах офицеров. Со временем новая «революционная» власть придала этим расправам некую законообразную форму – были введены так называемые «административные расстрелы». Ревнители компартийной идеологической чистоты тщательно старались вымарать эту страничку истории государства из народной памяти. Но она осталась в мемуарах и художественных произведениях. Одна из таких книг – знаменитые «Письма к Луначарскому», впервые изданные в Париже эмигрантским издательством «Задруга» в 1922 году. В Союзе они были опубликованы лишь на закате его существования – в 1988 году. Автор – известнейший отечественный писатель, произведения которого знакомы нам со школьных лет, человек, который всей своей жизнью доказал приверженность к демократическим ценностям, – Владимир Галактионович Короленко. Вот короткий отрывок из первого же письма:
«При царской власти я много писал о смертной казни и даже отвоевал себе право говорить о ней печатно много больше, чем это вообще было дозволено цензурой. Порой мне удавалось даже спасать уже обреченные жертвы военных судов, и были случаи, когда после приостановления казни получались доказательства невинности и жертвы освобождались…
…Много и в то время и после этого творилось невероятных безобразий, но прямого признания, что позволительно соединять в одно следственную власть и власть, постановляющую приговоры (к смертной казни), даже тогда не бывало. Деятельность большевистских Чрезвычайных следственных комиссий представляет пример – может быть, единственный в истории культурных народов…».
Так легитимировались самосуды, из которых потом выросли пресловутые «тройки» тридцатых годов, отправившие на смерть и мучения миллионы людей…
И все-таки в определенных обстоятельствах, как это ни парадоксально, готовность общества к самосуду является показателем его морального здоровья и, при этом, – нездоровья государства. Свидетельством того, что у его политического класса «сорвало крышу» и, одновременно, что его граждане не потеряли чувства собственного достоинства. Что они готовы к сопротивлению. Это как температура у больного – чем она выше, тем сильнее сопротивляется его организм болезни. И если государство исполняет свои обязанности скверно, если защищает лишь избранных, а к справедливости относится как к привилегии, градус недовольства будет повышаться.
А затем последует и тот самый «…бессмысленный и беспощадный» с его скорыми «народными» судами и самочинными расправами. Вопрос лишь во времени. Например, прошлой весной час пробил для нескольких государств Северной Африки. И она уже вошла в историю, как «Арабская весна». Справедливая и беспощадная. Надолго ввергнувшая миллионы людей в круговерть перемен с неопределенным будущим. Об этой неизбежности следует помнить всем, кто имеет какое-то отношение к власти. Для того, чтобы вовремя корректировать свое поведение. Целее будут.