Тема происхождения окружающего нас мира интересовала меня, можно сказать, с детства, как, видимо, многих. В середине 50-х годов в журнале «Юный техник» я прочел замечательную статью о Большом Взрыве, «развернувшем» нашу Вселенную, о возникновении галактик, звезд и планет. Статья удивила меня. В ней я увидел, как человеческое знание может дерзать на раскрытие глубочайших тайн окружающего нас мира, в том числе касающихся начала его бытия. Оказалось возможным говорить о Вселенной в целом, вовсе не вечной и беспредельной, как нас учили в школе, а имевшей во времени начало и вполне ограниченный размер. Дальнейший интерес к происхождению всего бытия «грели» научная фантастика и множество научно-популярных статей, публиковавшихся в начале 60-х годов. Расхожим в то время был также миф о научном прогрессе, приносящем счастье человечеству. На этом душевном движении и возникло решение стать физиком, чтобы обязательно «разобраться» с тайной тяготения.
«Программу» эту я в какой-то мере выполнил, окончив физфак Университета по специализации «теоретическая физика». А дипломная моя работа была посвящена одной из тайн тяготения – гравитационным волнам. В годы учебы были не только шумные молодежные споры «физиков и лириков», характерные для тех лет, но и встречи с выдающимися, как я сейчас понимаю, учеными. Были и удачные пробы собственной научной работы на стыке физики с другими науками, завершившиеся публикациями. Однако вскоре, как, видимо, и у многих моих современников, пришло понимание, что в несовершенном и противоречивом мире наука сама по себе не только не принесет человечеству счастье, но и может создать угрозу для его бытия. С этого момента мой интерес к фундаментальным исследованиям стал более осмотрительным.
Хотя мой приход в Церковь в какой-то мере и явился результатом разочарования в возможностях науки, но он не был связан с толкованием повествования первых глав Книги Бытия. Более того, в первые годы моей церковной жизни я позаимствовал от кого-то идею о полумифологическом их содержании, позицию, напоминающую подход В.И. Ильина. Другое понимание этих глав пришло внезапно, в конце 80-х годов, когда я уже преподавал в воскресной школе для взрослых при Покровском монастыре. Одна из слушательниц, решившая читать Библию «с самого начала», обратила мое внимание на очевидные формально-логические противоречия в Шестодневе, типа: «Если Дни Творения – это обычные земные дни, то как может быть их утро, день, вечер и ночь в первые три Дня, пока еще не было дневного светила?» и др. подобные.
Готовясь к ответу, я открыл Библию и начал читать первые ее строки. Внезапно мое внимание «зацепилось» за фразу: «Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною...» «Какая сильная поэтическая метафора – «тьма над бездною», – подумал я. – Что она может выражать?» Ответ не находился. «Но если это не поэзия, а характеристика вещества земли?» – пришла мысль. И тут я вспомнил множество споров о природе первичной сингулярности, своеобразном «зародыше» Вселенной, в котором до Большого Взрыва было сосредоточено все ее вещество. «Зародыш» действительно содержал бездну вещества, но в каком-то «свернутом», потенциальном состоянии, которую можно и назвать тьмою. А к сингулярности в целом, по сравнению с привычными материальными формами вещества, вполне подходит выражение, что она была «безвидна и пуста». Подходит! Дальше был Большой Взрыв. Совпадает: «И сказал Бог: да будет свет. И стал свет». Первоначальная Вселенная действительно состояла из почти одного света! Я начал вспоминать известные космологические теории: далее было разделение света и вещества, описанное Георгием Гамовым и подтвержденное регистрацией реликтового излучения. И опять совпадение с Библией: «...и отделил Бог свет от тьмы».
Это был прорыв! Оказалось, что начало Книги Бытия не только назидательный рассказ, а нечто вроде «репортажа с места события». Тут все мои накопленные естественнонаучные знания и прежние поиски «ожили». Также и сведения по биологии вполне вписывались в восходящую «лестницу» эпох Дней Божественного Творения. Не эволюционных эпох, поскольку в эволюционную теорию я уже не верил благодаря замечательным публикациям в 70-х годах статей Ю.А. Шрейдера, Ю.В. Чайковского, С.В. Мейена и др. Так начало рождаться новое понимание Божественного замысла Творения мира. Через некоторое время я поделился своими находками со слушателями воскресной школы. Таких параллелей между Библией и естествознанием они не ожидали услышать. Под конец была просьба: «Пожалуйста, опубликуйте все это». Я пообещал. Что до сих пор и выполняю.
Мы не должны связывать свой авторитет с авторитетом науки. Так попытались сделать в Католической церкви, и результат у них во многом отрицательный. Подлинный авторитет Церкви всегда был как авторитет независимой и неподкупной общественной совести. И такими мы должны быть и в отношении науки: сохранять корректность, иметь право обсудить любую теорию, ее предпосылки, основные положения, выводы. Что и сделано в моей книге «Вселенная, Космос, Жизнь – Три Дня Творения» относительно теории Козырева, помещенной вне научной парадигмы на «горизонт научного знания».
Наша сверхзадача при этом – не сами по себе научные теории, а апология веры и нравственная сторона исследований, нравственное влияние науки. А оно всегда есть. Это только кажется, что наука, сообщая то или иное свое заключение о некой теории или концепции, сохраняет нравственный нейтралитет, потому что любая научная модель, если не сама содержит, то как бы погружена в общую систему общественных ценностей и критериев истинности. В этом смысле идея самостоятельности нашего мира ключевая: если наше существование ни от кого и ни от чего не зависит, все возникло само по себе, случайно или закономерно, то «человек – это звучит гордо». А если наш мир не самостоятелен, образован и поддерживается разумными усилиями некой Личности, то для самоуверенности оснований нет. И мы вынуждены искать контакта с этой Личностью и соизмерять свою жизнь с Ее заповедями.
Киевлянин, протоиерей Леонид Цыпин в 1968 году закончил физический факультет Киевского государственного университета по специальности «теоретическая физика». Защитил дипломную работу по общей теории относительности. По окончании университета работал на стыке физики с науками о человеке в научно-исследовательских институтах АНУ. Сделал ряд изобретений и опубликовал более сорока научных работ по психологии, физиологии, биокибернетике, материаловедению и приборостроению. С 1995 года – священник. В настоящее время — настоятель Свято-Троицкого прихода в Дортмунде.