Между этим «каждым» и тем, что в быту называется «национальной идеей», в идеале, должна возникнуть мистическая связь. Тот же, кто разделяет эту «идею», имеет право на вхождение в то, что подавляющее большинство понимает под термином «нация».
Сложно говорить на эту тему, ибо любой «камень» в огород примордиалистов (тех, кто именует себя в виртуальном политическом пространстве – националистами), воспринимается как попытка посягательства на идеологию и саму основу мировоззрения этих людей. Не в коей мере не хочется задеть чьи-либо чувства, однако, провести определенный анализ сути доктрины «национальной идеи», «нации», «идентичности» и т.п., как мне кажется, необходимо.
Что такое «национальная идея»? Наверное, что-то, что всегда лежит в основе объединения какой-либо нации. Но, увы, если остановить обывателя во Франции, то, уверен, он не сможет сформулировать идею французской нации (то же касается и Англии, и России, и т.п.). Кроме того, не стоит путать идею нации с идеей государственности, ибо нации без государства существуют, как, собственно, и государства без нации (опять же, в примордиалистском понимании наций – как изначально существующих общностей, объединенных не только кровью, но и набором основополагающих культурных кодов). Примером первой служат баски, примером второго – США.
Вот государственная идея – это совсем другое дело, она может принимать различные формы, самыми красочными из которых были тоталитарные идеологии – коммунизм (государственная идея СССР) и национал-социализм (государственная идея Третьего рейха). Проблема лишь в том, что государственная идея (идеология) может отождествляться с национальной, а это серьезное заблуждение. Не стоит забывать, что государство – это не нация, в первую очередь, это высшая форма развития организованной преступности, которая контролирует определенную территорию. А значит, любая государственная идея служит не нации, а поддержке легитимности конкретной государственной системы.
Поэтому, и естественно, разговоры о национальной идее является некого рода политической спекуляцией. Ведь все нации стремятся к выживанию, все люди хотят жить лучше, работать меньше и общаться с теми, кто понимает их язык и культуру. В некотором смысле все нации обладают одной и той же «национальной идеей», хотя, сам термин находится под вопросом по причине того, что:
- этот термин является неким паролем в рамках идеологических доктрин, а потому, он потерял свою рационально-когнитивную сущность;
- не раскрывает собственного смысла, ибо отсылает к тому, что он присутствует в каждом потенциальном участнике нации априори, на подсознательном уровне. Этот подсознательный уровень есть не что иное – как непознаваемое рациональной частью сущности человека чувство.
Поэтому, следует отказаться от термина «национальная идея», который полностью скомпрометировал себя и задуматься о сущности термина «идентичность». Ведь идентичность в отличие от «национальной идеи» предполагает конкретные вещи, которые являются общими для всех украинцев. Много ли таких вещей есть у нас (?), давайте посмотрим.
История. Есть ли у нас общая история – весьма сомнительно, разрыв, заключается даже не в том, что история государства меняется так же легко, как направление флюгера от малейших дуновений ветра на политическом поле. Главная проблема состоит в разрыве между историческим сознанием подавляющего большинства (пост)советских людей и историческим восприятием новых поколений.
Язык. Думаю, что не для кого не секрет, что в Украине большинство граждан в минимальном объеме знают два языка: русский и украинский. Однако, считать, что у нас есть один общий язык – дело совершенно не серьезное, возможно через некоторое время украинский станет действительно языком вся Украины, однако пока, ни русский, ни украинский язык не может претендовать на статус «тотального».
Религия, быт и архитектура. В Украине есть тотальная религия, однако нет тотальной конфессии, быт украинцев, как и архитектура, различаются кардинально, достаточно сопоставить Львов и Харьков, Черновцы и Луганск и т.п.
Поэтому очевидный вопрос – на чем держится, если не отвергнутая нами «национальная идея», то хотя бы «украинская идентичность». Ответ напрашивается сам по себе – на поддержании идеи государства в конкретных границах, обладающего собственными символами. Этот тот случай, когда политическая структура, обладающая функциями легитимного насилия, принуждает всех и каждого «играть в Украину».
Идентичности регионов. Увы «Запад Украины» и «Восток Украины» также являются не боле чем конструированными образами. Есть Харьков, который не похож на Донецк, и уж тем более не похож на Луганск. Есть Львов, который не похож на Черновцы, и совершенно не похож на Ужгород. Последние же в обеих триадах – насколько они, в принципе, могут находиться в рамках одной идентичности? С одной стороны, из Ужгорода быстрее можно доехать до Праги, Вены, Будапешта и ряда других европейских столиц – чем до Киева. С другой стороны, внешняя граница Луганской области и Российской Федерации намного больше, чем её внутренняя граница с Украиной.
Поэтому, региональное сознание на востоке и западе, севере и юге Украины разное. Оно отличается не только по горизонтальной протяженности, но и вертикальной, что в первую очередь, устанавливает некоторые клише, по типу: «город»/«село» (неприкрытый снобизм «города» в отношении к «селу», как в экономическом, так и в культурном измерении).
Есть ли что-нибудь такое, что может объединить украинцев или уже их объединяет? Как мне кажется, есть, и это сфера политического. Эта сфера, требует разделений, она ищет бинарных оппозиций, ибо сама политика происходит из разделений. Там, где нет политики, либо существует тоталитарное государство, либо не существует человеческого общества. Поэтому, не имеет значения кто Вы: «оранжевый» или «бело-голубой», «бандеровец» или «коммуняка», «западенец» или «схидняк», «Олег Тягнибок» или «Наталия Витренко» – если Вы понимаете эти коды, и являетесь носителем одного из них, значит, Вы уже украинец. Всё остальное – это методы разделения на «своих» и «чужих», «учтенных» и «неучтенных».
Из этого следует не, сколько новая, но, сколько заново переосмысленная интерпретация понятия «нация», она теперь не связана с кровью, языком и даже культурным капиталом, она определяется даже не гражданством, а участием (пассивным или активным) в жизни украинской публичной политики. С этих позиций телешоу Савика Шустера объединяет украинцев намного больше, чем Тарас Шевченко, которого осмысленно читаю лишь единицы. Конечно, «Тарас Шевченко»©, как бренд, проник в сознание каждого украинца, но вместе с тем, о том, что происходит на политических ток-шоу, мы разговариваем намного чаще, чем про Тараса Григорьевича, о котором, многие толком ничего и не знают.
Может, наша идентичность состоит не в специфических разделениях (из серии: «только тот, кто разговаривает на украинском языке – украинец» или «тот, кто почитает ветеранов УПА – нацист»), не в существовании особой региональной ментальности (Слобожанина/Надднепрянщина/Таврия/Буковина/Галиция и т.п.), а в особом порядке формирования политических разделений, в общих правилах функционирования этой системы?
Не пропитана ли наша история типичными ситуациями, которые, циркулируя, повторяются раз за разом? Перечитывая произведения Михаила Булгакова, я, в который раз, удивился загадочному дару этого человека. Сущность дара заключается в возможности «прочувствовать» время, взглянуть в суть истории. Это посильно лишь для настоящего мастера. Так вот, в одном из фельетонов 1919 года, носящего название «Грядущие перспективы», Булгаков дает короткий, резюмирующий революционную эпоху, вывод, который оставался актуальным на протяжении всего советского периода. Для Украины, после 1991 года, он не теряет своей актуальности, так как текст 1919 года, можно было практически без правок использовать для анализа современных событий в государствах на постсоветском пространстве.
«Теперь, когда наша несчастная родина находится на самом дне ямы позора и бедствия, в которую ее загнала "великая социальная революция", у многих из нас все чаще и чаще начинает являться одна и та же мысль. Эта мысль настойчивая. Она - темная, мрачная, встает в сознании и властно требует ответа. Она проста: а что же будет с нами дальше?» – зов времени, не так ли? И чем, в действительности, социальная революция 1917 года, отличается от социальной революции 1991 года? Конечно, ход их был не тождественным, методы различны, но то чувство саспенса, которое они породили, идентично. Идентичны же и выводы:
«Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова».
«И мы, представители неудачливого поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям:
- Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!»
Все это имеет прямое отношение к нашей сегодняшней идентичности, всё это пропитано духом современности. Для украинского государства начала ХХ века были характерны примерно те же проблемы, что и для украинского государства начала ХІХ века: хроническая парламентская недостаточность (хаос, воцарившийся в законодательном органе) на фоне усиливающегося института «центрального» правителя, который начинает не только «владеть» исполнительной властью, но и усиливать контроль и фактическое управление над судебными и законодательными органами.
Исходя из этого нетрадиционного анализа украинской идентичности (если вообще правомерно употреблять этот термин) следует сказать, что:
- Сильная власть (максимальное государство) при слабой осознанности украинской идентичности является главным интегрирующим началом, без этого «максимального государства» коды политических разделений и устоявшаяся историко-политическая география породили бы сепаратистские настроения в экономически-развитых регионах, которые бы хотели избавиться от регионов-иждивенцев.
- Нестабильная политическая система является не проблемой Украины, а её основной чертой, продиктованной спецификой «украинской идентичности». Следует не пытаться с помощью формальным практик устранить её «недостатки» – это сделать невозможно. Необходимо искать в ней выгоды (например, рождение гибридной авторитарно-демократической модели развития сочетающей как возможную конкуренцию на политическом рынке, так и позиции «сильного правителя», способного защищать государственные интересы и находится на этатистских позициях). Необходимо использовать эти выгоды, а не пытаться сделать из велосипеда «Украина», машину «Рено», «Фольцваген», «Ладу» или ещё что-нибудь из этого рода. Для начала следует сделать мотоцикл «Украина», а только после этого собирать машину «Украина».
- Лучший способ предотвратить постоянное внутреннее политическое брожение, «революцию снизу» – вовремя провести её сверху. Ведь попытки максимально ограничить влияние оппозиции, продемонстрировать свою силу, сводя личные счеты с «бывшими», очень сильно отдают пещерной эпохой в развитии человечества (где примерно на таком уровне и решались все противоречия). А в соответствии с отечественной идентичностью, подобные действия являются тем, что порождает в ответ ещё большую волну негодования, ярости и агрессии со стороны украинского (со)общества.
Давайте займемся собой и перестанем смотреть по сторонам, нам нужна не национальная идея, а чувство общего котла, в котором мы все с нашими противоречиями и недостатками – варимся. Этот котел и есть нашей, украинской идентичностью, без вкуса, цвета и запаха, но со здравым смыслом внутри.