Вы впервые играете столь возрастную героиню?
Бабушку, который 86 лет, – впервые (смеется). Год назад, когда я вышла из декрета, Андрей Билоус, наш художественный руководитель, сразу же дал мне роль мамы одной из главных героинь в пьесе Шиллера «Коварство и любовь». И мы тогда шутили в театре, что, мол, схожу еще раз в декрет – и буду играть бабушку. В декрет пока не сходила, а роль бабушки уже предложили (смеется).
Вам часто удается поработать с современной украинской драматургией?
«Сталкеры» - вторая работа за 17 лет в театре: в 2004 году еще был «Маринованный аристократ». (задумывается) Нет, третий: в 2001 году Дима Богомазов поставил у нас в театре пьесу «Стальова воля» Максима Курочкина, но спектакль уже давно не идет. Вот и все.
Вам вообще интересна современная украинская пьеса?
Очень. Когда мне дали почитать «Бабу Прісю» Паши Арье, я сразу увидела в этом материале внутренний бунт, какое-то предчувствие приближающейся катастрофы. А уже позже, начав репетировать, узнала, что Паша написал ее буквально за несколько месяцев до Майдана. В какой-то мере это наш украинский «Левиафан» - конечно, это аллегория, но все же, думаю, это уместное сравнение. Ощущение приближающегося взрыва проходит через всю пьесу. Кстати, знаете, где мы с Пашей познакомились? На Майдане, зимой 2013 года - общались буквально несколько минут возле сцены. Я тогда не знала, что Паша драматург, а потом оказалось, он приехал на Майдан из Германии. А спустя год, за который столько всего произошло, мы уже встретились на репетициях в театре.
Получается, пьеса Паши Арье – в какой-то степени визионерская?
Абсолютно. Любопытно, как в ней отражена война поколений, которая очень характерна для современной Украины. Старшее поколение олицетворяет моя героиня баба Прися. Она прошла войну, Голодомор, знает, что такое ответственность. Ее цель - выжить ради будущих поколений, поэтому она трезво оценивает ситуацию. Она – символ Украины, в ней столько всего намешано: Украина дохристианская, языческая, советская, независимая. Она, как и наша страна, как будто застряла во времени между прошлым и будущим: любит слушать по радио постсоветскую музыку – Софию Ротару, например, – но сама поет только автентику, украинский фольклор. Вот такой винегрет культур, не винегрет даже, а целый сундук памяти!
Среднее поколение, которое представлено ее дочерью, – поколение с рабской психологией. Это те, кто год назад был против Майдана, оправдывая свою позицию «Чтоб только хуже не было». И, наконец, молодое поколение, внук бабы Приси – чистый, честный парень, будущее Украины. И вся эта война поколений происходит на фоне глухого, богом забытого села в украинском Полесье, в чернобыльской зоне. Вымершая зона, но живой дух все-таки есть…
Это символично, что во главе семьи, которая в вашем спектакле как бы олицетворяет всю Украину, находится именно пожилая женщина – не мужчина?
Конечно. Для украинской культуры характерен матриархат. К тому же, наша баба Прися - такая себе «бабадед», она сама все поднимала: растила детей, вела хозяйство, зарабатывала.
Кто ваша образцовая «баба Прися»?
Наверное, в какой-то степени – пластично, мимически – я играю своих бабушек: Иванку из Ивано-Франковска, например. Я даже взяла ее одежду и репетирую в ней спектакль. Только надела ее и сразу же почувствовала, что у меня акцент бабушкин включился. Единственное, приходится быть внимательной:баба Иванка говорила с четко выраженным западноукраинским акцентом, а моя героиня Прися – с Полесья, поэтому приходится себя одергивать.
Вообще, мне кажется, что эта роль ко мне пришла не случайно, все сошлось. Я всегда любила фольклор и этнографию. Когда училась во Львовской консерватории (на курсе у Богдана Козака – прим. авт.), изучала народную музыку, ездила по окрестностям и записывала песни селян. Сейчас это увлечение мне пригодилось.
Вы много работаете в кино, только в прошлом году у вас вышло две картины – «Трубач» и «Бабай», сейчас вы снимаетесь в «Сказках старого мельника» у Александра Итыгилова. Какого кино вам лично не хватает в Украине?
Не хватает авторских картин.
У нас есть Мирослав Слабошпицкий, который снял фильм «Племя», объездивший все европейские кинофестивали и получивший немало наград. Чем не представитель авторского кино?
Мне нравится Слабошпицкий, я бы хотела с ним поработать, но, думаю, он вряд ли меня пригласит - он боится профессиональных актеров. И я понимаю, почему: Мирослав опасается, чтобы в кадре не было актерства, театральщины в плохом смысле слова. Камера – это такая лупа, что даже хорошему актеру перед ней сложно быть искренним. Как сделать так, чтобы все рождалось в эту секунду, чтобы мысль в глазах появлялась здесь и сейчас, а не была отшлифована, чтобы была та самая органика, за которую бьются режиссеры всего мира? У меня много экспрессии и эксцентрики, куда от этого деться?.. Вообще, в кино на сегодняшний день у меня три амплуа: извините, б...дь, стерва и дура. Иногда они пересекаются: я могу быть стерва-дура, или б...дь-дура. Или еще есть одно амплуа – "подружка-подушка". Хочется расширить рамки.
Как вы думаете, есть ли в Украине ресурс для создания собственных качественных сериалов?
Конечно. Все наши продакшн-студии были заточены под то, чтобы снимать сериалы для России. Так почему бы сейчас не снимать для нас?
Нужны три вещи: внятная государственная политика, адекватное законодательство и инвестиции, которые придут, если будут вменяемые законы и налоговые преференции. Нам, актерам, отказаться от чужих сериалов и сниматься в своих, перейдя на гонорары в четыре раза меньше, не проблема, поверьте.
Потому что и раньше мы соглашались на куда меньшие гонорары, чем наши коллеги из России. Нам платили копейки – мы соглашались: это все комплекс младшего брата в нас говорил. Да, во многих сферах мы отставали от России, да, лучшее вымывалось.Да, мы сейчас страшно болезненно выхаркиваем то, что за 23 года в Украине ничего не было сделано в смысле модернизации гуманитарной сферы. Но не все безнадёжно .
Несколько месяцев назад вы сделали заявление, что больше не будете сниматься в сериалах российского производства, позже к вам присоединились другие ваши коллеги - Римма Зюбина, например. Если говорить о материальной стороне вопроса, вы много потеряли?
Да все потеряла! (улыбается) Все, только зарплата осталась. Если зарплату сократят, то буду картошку выращивать и продавать (смеется) Но не это ж главное. Если бы на востоке Украины не было смертей, то, возможно, я бы не приняла такого решения. Но у меня сын растет… Я не могу. Война все расставляет все по своим местам.
Как вам кажется, актер должен быть граждански активен? Ведь многие ваши коллеги говорят: театр вне политики.
Это неправильная позиция. Тем более, в нашей ситуации - не мы зашли, и не мы взяли кусок Воронежской области, к примеру. Позиция Вахтанга Кикабидзе, который прекратил все отношения с Россией в знак протеста против военного конфликта России и Грузии в 2008 году, для меня куда ближе, чем позиция Тамары Гвердцители и Тины Канделаки. Не может быть актер непричастен к тому, что происходит с его народом. Выражай свою позицию как угодно – на майдане, на трибуне, в фейсбуке, но не молчи. Если хочешь и можешь, выражай в театре – езди с гастролями в зону АТО.
Мне, например, кажется очень важным показать наших «Сталкеров» на востоке - и солдатам, и мирным жителям. Думаю, это самый правильный вариант на данный момент: показать на этой территории спектакль не сколько про Майдан, сколько про наши общие украинские проблемы.
Коррупция, бедность, отсутствие работы – это наши общие боли, на востоке и юге, западе и в центре. Посмотрите, подумайте – мы в Киеве такие же, как и вы на востоке! Нам нужно срочно находить точки соприкосновения.
Знаете, в чем парадокс востока? В 1918 году Киев от советских войск оборонял знаменитый третий гайдамацкий кош Слободской Украины - лучшие бойцы Петлюры. Его костяк составляли военные с Донбасса, Харькова и Кубани. Они сражались за независимость Украины! Если бы их теперешние правнуки и праправнуки, живущие на Донбассе, об этом знали, они бы сейчас по-другому себя вели - у них была бы своя ветка в общем венике борьбы за независимость.