Сколько человек из вашей бригады пострадало в эти дни (середине-конце января - прим. Ред.) в аэропорту?
У нас трое 200-х, 20 раненых. Могло быть хуже.
Как обстановка сейчас в районе аэропорта?
Ситуацию мы контролируем. Нельзя сказать, что все идет безупречно гладко, но поводов для беспокойства однозначно нет. Конечно, чувствуется, что у россиян много боеприпасов. Прибытие нового “гуманитарного” конвоя чревато опять обстрелами.
Новый терминал, в котором базировались “киборги”, уже давно был сильно разрушен. Может быть, людей нужно было раньше выводить, чтобы избежать потерь?
Да, считаю, можно было по-другому оставить аэропорт. Но тут слишком быстро все меняется.
Сказать, что и как неправильно было бы, очень сложно. Конечно, задним числом ты всегда думаешь о том, что все можно было сделать по-другому.
Но в целом нельзя сказать, что все так плохо. Мы стараемся воспринимать произошедшее без трагедии и драмы. Все нормально. На войне, как на войне.
Был ли шанс бороться за аэропорт?
Конечно, многим жаль, что аэропорт сдали. Но с другой стороны - зимой удерживать такое полуразрушенное большое здание - очень тяжело. Раньше в аэропорту была возможность держать технику и танки, которые вступали в бой с прорвавшимися на взлетку танками сепаров и не давали им там долго хозяйничать. Была возможность заезжать из Песок. Но боевые действия привели к тому, что украинские бойцы уже не контролировали плацдарм перед новым терминалом, поэтому боевики подошли вплотную к “киборгам”.
18-го января командование и наши войска решили проводить операцию по захвату назад плацдарма. Но поздно - сепары успели стянуть слишком много сил, настроить всякие фортификационные сооружения, местность пристреляли.
Как морально отразилось на ребятах то, что пришлось покинуть аэропорт?
Кто-то приуныл. Не скажу за другие подразделения. Но мои держаться нормально, собраны и готовы действовать. О заданиях пока не могу сказать. Но позиции мы не сдали. Сейчас в аэропорту и окрестностях бригад больше, чем когда мы были здесь летом. Бойцов достаточно для того, чтобы контролировать ситуацию. Хотелось бы все одним ударом разрубить и победить. Но я не знаю глобальной тактики, поэтому делаем все возможное.
Более обстоятельно с “Вороном” удалось поговорить в октябре, когда он после двух месяцев в Донецком аэропорту вышел на ротацию и приехал в отпуск в городок физиков в Пятихатки под Харьковом. В ДАП Дмитрий Сорока вел наблюдение с пожарной вышки, контролировал открытую территорию аэропорта, руководил зенитно-артиллерийским взводом 93-отдельной механизированной бригады.
Дмитрий, вы где-то учились военному делу?
Я - обычный физик, которого на военной кафедре учили боевые командиры, прошедшие Афганистан. 20 лет назад получил звание лейтенанта и специальность зенитчика. А кадровым военным никогда не был.
Как попали на войну?
После объявления первой мобилизации сам пошел в военкомат, записался. А когда 11 апреля пришла повестка, уже был морально готов.
Меня не нужно было принуждать. Я осознанно пошел защищать Родину. Уходил по мобилизации на 45 суток. А в итоге в первый отпуск попал только через полгода, в октябре. Два месяца пробыл в Донецком аэропорту.
Какие задачи перед вами стояли при защите аэропорта в сентябре-октябре?
Мой пост наблюдения был на пожарной вышке в аэропорту, с нее я наблюдал за залпами града, которые вылетали из Донецка. И я мог успеть предупредить по рации о том, что вижу залп. Есть несколько десятков секунд, чтобы люди спрятались.
Насколько это был опасный пост?
Один раз чуть не расстрелял танк, когда у меня было 2-3 секунды, чтобы скатиться вниз. Успел на 2-3 этажа скатиться. И тут же наверху разорвался танковый снаряд, в результате мои документы и мой планшет были уничтожены.
За особые заслуги вы были награждены орденом Богдана Хмельницкого третьей степени. Насколько это важно сейчас получить признание и награду от государства?
Я не чувствую себя героем. Герои - это солдаты, которые проливают кровь. Герои - это парни, которые стояли в аэропорту и выдерживали натиск боевиков.
Герои - это мои солдаты, которые под обстрелом выходили на взлетную полосу и давали ответный огонь. Я преклоняюсь перед их мужеством. Они - настоящие “киборги”.
Этот мифы или правда, что боевики несли большие потери, чем “киборги”?
С той стороны было больше погибших. Сложно подсчитать, но коэффициент по аэропорту более жесткий, чем по всей войне. Один к десяти где-то. Т.е. на одного нашего бойца приходится пять 200-сотых боевиков.
Чем Вы занимались в мирной жизни, что пришлось оставить?
Мой отец, Владимир Сорока, был физиком-теоретиком. Для меня было делом семейной династии продолжить исследования. Отец - выводил формулы, а я практик.
Участвую в эксперименте CMS на Большом адронном коллайдере, который занимается поиском бозона Хиггса. Вместе с другими харьковскими физиками обрабатываю и анализирую данные, которые приходят на компьютер в Харькове.
Особенность этого эксперимента в том, что физики со всего мира одновременно могут обрабатывать эти данные. Я надеюсь, что когда война закончится, либо у меня будет небольшой отпуск, я смогу увидеть, что нового происходит на передовой науки.
Как помогают на фронте знания физики?
Помогают не столько знания физики, сколько навыки строить команду. Ведь ученые - это амбициозные люди, к ним нужен особый подход, а значит и умение организовать совместную работу.
Вы очень спокойный с виду человек. Так и не скажешь, что военное дело - это ваша стихия.
Мой характер с детства формировал отец. Мы вместе ходили в походы на Кольский полуостров, в Коми АССР, верховье рек Енисей и Урал. В походных условиях отец учил, как должен вести себя мужчина, чтобы не паниковать в критической ситуации, проявлять выдержку, спокойствие.
Для меня отец - это образец. Он учил меня быть мужественным и проявлять все свои мужеские качества в экстремальных ситуациях. Выдержка, хладнокровие и умение преодолевать трудности - это от отца.
Насколько я знаю, в мирной жизни вы были тесно связаны с Донецким регионом?
Я родился в Донецке. Там выросли мои родители. Дедушки - оба горные инженеры, работали на шахте. Каждое лето я ездил к бабушкам и дедушкам, так что Донецкий регион для меня родной. Конечно, никогда не мог подумать, что там мне придется воевать. В Угледаре живет мой дядя и сестры двоюродные. С ними поддерживаем нормальные отношения. Но это абсурд, когда в 21 веке брат идет на брата. Это самое сложное - не возненавидеть местное население, понимать, что они находятся под влиянием пропаганды.
Насколько важна помощь волонтеров для ДАП и вообще в этой войне?
Без украинского народа и волонтеров мы бы не продержались и недели. И дело не только в материальной поддержке, а часто в моральной. Постоянный поток помощи дает понять, что людям не безразлично, что ты их защищаешь. Особенно бойцы в аэропорту налетали на детские рисунки.
Когда уже кажется, что ты полностью разбит, разочарован, чувствуешь, что тебя предали, и тут какая-то девочка, нарисовав мирное небо, пишет: “Спасибо тебе, что благодаря тебе моя мама спит спокойно, и я могу ходить в школу”.
Это придает силы и уверенности в том, что ты побеждаешь. Когда ты чувствуешь необходимость помогать своему народу, своим детям, это удесятеряет силы. С апатией и разочарованием помогает справляться мгновенно.
Многие бойцы устали от боевых действий и нарекают на политиков, что они затягивают войну. Как в вашем взводе с мотивацией?
Да, не у всех хватает мотивации идти опять под пули. Моя задача - провести правильно ротацию. Если кто-то не готов, его нельзя кидать на передовую, потому что он не будет эффективно действовать в бою. В основе лежит грамотное командование. А страх... Юмор позволяет его где-то преодолеть, где-то он все время живет в тебе. На фронте формируется определенное воинское братство - как бы тебе ни было страшно, ты не должен оголить фланг или тыл, иначе твоему боевому товарищу будет тяжело. Опускать руки нельзя! Как говорится, пропал не тот, кто упал, а тот, кто не поднялся.