Что такое «soft power»?
После травм от трагедий XX века европейцы с глубокой подозрительностью относятся к «жесткой силе», что не есть ничем иным, как «традиционным» способом задействования военной силы и дипломатического принуждения. Европейцы, наблюдая поле в руинах, в которое превратилась Европа после Втором мировой войны, прониклись философией «мягкой силы» задолго до того, как американский специалист по международным отношениям Джозеф Най придумал этот термин и использовал его в работе, опубликованной в 1990 году (Bound to Lead: The Changing Nature of American Power).
Концепция «мягкой силы» подразумевают два основных постулата:
1. Традиционное аргументирование военной силой (вспомнить хотя бы знаменитую фразу Сталина «А сколько у Ватикана дивизий?») – не единственный метод, работающий в международных отношениях, на сложной арене отношений между государствами, и недостаточно иметь больше ракет, танков и самолетов, чем у других, чтобы добиваться своих целей. Существует другая сила – «мягкая сила», которая работает не по методу принуждения (кнута и пряника), а по методу привлечения и кооптации, иными словами, речь идет о способности сделать так, чтобы другие захотели того же, что и ты сам.
2. Этот метод более эффективен, он «мощнее», чем традиционная военная сила. «Жесткая сила» по-прежнему эффективна для краткосрочных задач, но она не выдерживает испытания временем. Используя танки и бомбы можно свергнуть правительство, но нельзя сломить волю народа. Для приверженцев этой философии в международных отношениях поражение американцев во Вьетнаме и русских в Афганистане является демонстрацией ограниченности «жесткой силы».
По мнению Джозефа Ная, «мягкая сила» основывается на таких элементах, как позитивный имидж или репутация государства, его престиж (часто экономические или технологические успехи), способность к коммуникации, степень открытости его общества, образцовость его поведения (не только его внутренней политики, но и сути и стиля политики внешней), привлекательность его культуры, его идей (религиозных, политических, экономических, философских…), развитость его науки. В отличие от военной мощи, мягкая сила придется по зубам не каждой стране – Северная Корея вполне может себе строить ракеты, однако она не способна реализовывать какую-либо практику «мягкой силы» по причине совершенной непривлекательности ее модели политической и социальной организации.
Европейцы считают, что «мягкая сила» – оптимальный инструмент для продвижения своих ценностей и развития собственной безопасности, и предпочитают военную активность вверить в распоряжение американцам или НАТО. Даже если бы Европейский Союз захотел практиковать «жесткую силу», он не смог бы это сделать – у него нет военных и логистических мощностей, и нет стратегической доктрины безопасности, которая бы предусматривала возможность применения военной силы.
Работает ли это на деле?
В Восточной Европе успех «мягкой силы» был громким. Впервые в истории человечества страны принимали законы и модель политической организации своих соседей без какого-либо сопротивления. Однако здесь речь идет об исключительной ситуации, когда обещанная компенсация – стать членом ЕС, а заодно и оградиться от русского влияния – задавала достаточную мотивацию для того, чтобы добровольно идти на требуемые трансформации.
Однако Европа не может расшириться на весь остальной мир – что же происходит с влиянием Европы в странах, у которых нет ни малейшей, или есть мало надежды на то, чтобы стать членом ЕС?
В случае с Ираном, годы переговоров с Тегераном, направленные на то, чтобы добиться остановки его ядерной программы, не дали никаких результатов. Обещания технической помощи и экономического сотрудничества не возымели никакого влияния на режим. Европейцы потерпели поражение потому, что иранский президент Махмуд Ахмадинежад просто упрям. Он решительно настроен наращивать ядерные мощности в геостратегических интересах Ирана, какую бы цену за это не заплатило население. Перед такой решительностью мягкая сила ничего поделать не может.
В случае с Боснией-Герцеговиной и Косовом – двумя странами, в которых ЕС задействовал значительные финансовые и человеческие ресурсы - результаты были посредственными, можно даже сказать, никакими. Коррупция там повсеместная и охватывает все институции, невзирая на целую армию гражданских экспертов, которые должны обеспечивать приведение этих институций в соответствие европейским стандартам. Как следует из недавнего отчета Европейского суда аудиторов, в Косово, в связи с причастностью местной политической элиты, процветает торговля людьми и организованная преступность, и они распространяются за пределы государства.
В случае с Россией и Беларусью, европейская «мягкая сила» не смогла помешать ужесточению этих режимов, которые сегодня оказались дальше от «европейских стандартов», чем пятнадцать лет назад, когда ЕС начал проявлять желание оказывать свое влияние через целый ряд инструментов (программа Tacis, Восточное партнерство, Политика Европейского добрососедства).
В случае с Украиной, два года, следующие после избрания господина Януковича президентом, продемонстрировали, насколько европейское влияние было поверхностным. Сотни экспертов, посылаемых Европой, чтобы обеспечивать приведение украинских политических институтов (суды, милиция, налоговая администрация) «в соответствие», не возымели никакого влияния на реальное функционирование государства. Единственные уступки, которых европейцам удается добиться от господина Януковича, связаны не с «мягкой силой», а скорее с раскладом сил и запугиванием («примите наши условия, иначе мы вас бросим на произвол России»).
Загадка провала
Можно понять поражение европейской «мягкой силы» по отношению к Талибану, Хезболле или Хамасу, ведь они борются против либеральной цивилизации, воплощением которой является Европа, однако почему она не работает в таких странах, как Украина, где как население, так и элиты стремятся жить как в Европе, или даже в самой Европе? Наиболее настойчивым требованием как украинского, так и российского руководства является отмена визового режима, чтобы Европа стала ближе и доступнее. Как понять то, что европейцам не удается использовать в своих целях это требование близости? Почему ЕС настолько неспособен влиять на страны, которые так стремятся к нему приблизиться? Кроется тут загадка, которую следует прояснить.