Украинское государство стало более закрытым после смены власти в результате президентских выборов в 2010 году. И речь идёт вовсе не о том, что чиновники не реагирует должным образом на запросы журналистов и других граждан, упрямо отгоняют от страны инвестиции и работают на создание монополий в некоторых отраслях экономики, – хотя и это, к сожалению, происходит.
Наихудшее – что государство закрывается от собственного будущего, цепляясь за прошлое дряхлыми коготками рождённых в СССР.
Именно об этом говорили 14 ноября в Киеве во время презентации книги «История с грифом «СЕКРЕТНО», которую написал историк и бывший директор архива СБУ Владимир Вятрович.
В книге опубликованы ранее неизвестные документы КГБ УССР периода «Расстрелянного возрождения», а также об УПА, диссидентах, Чернобыльской катастрофе и последних, судорожных попытках «чекистов» сохранить Союз.
Или, словами автора, «сюжеты, рассказанные в этой книге, не должен был знать никто. Это те страницы истории, которые были вырваны навсегда. Это те уроки, которые должны были остаться невыученными».
Благодаря присутствию на презентации почётных гостей – диссидента Евгения Сверстюка, правозащитника Василия Овсиенко и ветерана УПА, участника, одного из руководителей Норильского восстания 1953 года Степана Семенюка – внимание публики быстро ушло от, собственно, книги к проблемам куда более масштабным, а именно: к обсуждению политики памяти, которая в Украине зарождалась в 2008-2010 годах, которой сейчас нет, но которая непременно будет.
Вот в таких условиях происходили презентация книги и разговор об исторической политике:
В зале присутствовали народные депутаты (например, Олесь Доний) и, так сказать, «делегация» – около тридцати человек – из палаточного лагеря сторонников Юлии Тимошенко, который расположен возле Печерского суда на Крещатике.
Собственно, весь ивент можно разделить на две части: сначала господа Сверстюк, Овсиенко и Семенюк рассказали кое-что из своих «отношений» с КГБ, а затем обсуждение сконцентрировалось в основном вокруг темы архивов и вообще работы государства с прошлым народов.
Выступление Евгения Сверстюка о шестидесятниках:
«Это была битва на поле морали и права. Кое-кто из журналистов удивляется – ну что они отстаивали? Говорят, что шестидесятники не ставили вопрос о независимости Украины... Люди не утруждают себя вопросом: перед кем ставить вопрос о независимости? Перед майором? Или перед конвоиром? А ведь именно на поле права и морали они [КГБисты] проиграли».
lb.ua: – Битву на поле морали нельзя выдержать без моральной поддержки. Наверняка КГБисты пытались лишить вас поддержки, пытались сделать так, чтобы вы остались один. Как это выглядело?
Евгений Сверстюк: – Была информационная блокада и распространялась исключительно негативная информация о каждом из заключённых. Нужна была отвага и склонность к риску, чтобы публично давать о тех, кого КГБ преследовало, позитивную информацию. Я помню, когда увольняли Михайлину Коцюбинскую, одна женщина выступила в её защиту. И, в результате, эта женщина почувствовала на себе всю тяжесть государственного пресса, хотя и была абсолютно лояльной. И подобное происходило систематически. По сути, это была одна из форм войны против человека.
lb.ua: – Встречали ли вы уже после роспуска СССР людей, которые во время СССР отворачивались от вас или «работали» против вас? Если встречали, то были ли те, кто просил вас об извинении, просил прощения?
Евгений Сверстюк: – Избегали встреч со мной при СССР. Когда боялись. Потом... Очень немногие просили об извинении. Считалось, что такое было время, что нужно понимать ситуацию. К сожалению, я не видел выразительных моральных поступков, которые должны были бы проявиться и в то время, когда я вернулся из заключения, и уже когда можно было вести себя свободно.
А вот выступление Василия Овсиенко о том, как работало КГБ:
lb.ua: – Как КГБ влияло на вашу семью, на ваших друзей, на ваше окружение повседневное?
Василий Овсиенко: – Семью запугивали, лишали перспектив. Например, моя племянница, Людмила, как раз в то время, когда меня арестовали, заканчивала школу и пыталась поступить в Художественный институт. Экзамены она сдала очень хорошо, но там, где нужно, ей поставили двойку. Она поехала во Львов поступать. Там к ней отнеслись доброжелательно, однако тоже поставили двойку. Она пошла к ректору, и тот сказал: вы хорошая художница, хорошо рисуете, но мы ничего не можем сделать, и вы знаете почему.
На мою сестру, которая работала учительницей, оказывалось давление из-за того, что она поддерживала со мной нормальные отношения. Даже прямо говорили: вы можете домой не дойти, как один ваш знакомый... И моя сестра знала, кто этот знакомый, – он действительно пропал при подозрительных обстоятельствах. Его звали Пётр Остапенко, он был моим приятелем.
lb.ua: – У вас внутри наверное был некий конфликт: вы знали, что если вы перестанете быть диссидентом, то все эти люди – ваши друзья, ваши родные – смогут жить без опасений и давления. Как вы преодолевали этот «шантаж» со стороны власти? Как вы продолжали бороться?
Василий Овсиенко: – Что такое бороться? Я не приемлю этих слов «борьба», «героизм»... Это элементарная защита своего человеческого достоинства. Стус очень хорошо сказал: «Але голови гнути я не збирався – бодай, щоб там не було. За мною стояла Україна, мій пригноблений народ, за честь котрого я мушу обставати до загину». Ты уже знаешь, что ты не сам за себя, а за тобой что-то стоит. И ты должен уже не уступать. Хотя бы не уступать! Если даже и не двигаться вперёд, то хотя бы и назад шагов не делать.
Во время первого следствия, когда я сидел на Владимирской 33, полтора месяца я не давал показаний. И тогда следователь – Цимох Николай Иванович – сказал мне такие слова: «Человеку свойственно защищаться, а вы не защищаетесь, и это вызывает сомнения в вашей психической полноценности». Это означало, что меня отправят в психушку, если я не буду давать показаний. И я, правда, начал уступать, ведь то было страшнее смерти. Страшнее смерти – в свои 23-24 года быть отправленным в психушку. Поэтому я себя не считаю героем, не считаю борцом.
Степан Семенюк в своём выступлении отметил: «Было такое время, когда нужно было принять решение. Первый шаг к тому, чтобы избавиться от кандалов, – отважиться быть свободным. И мы хотели этого – хотели быть свободными. За свободу мы боролись с оружием – создавая УПА, – и за свободу мы боролись в лагерях.
[Наше] восстание в Норильске длилось два месяца. Вы себе можете представить, – те, кто знает, где расположен Норильск, – что такое выстоять два месяца перед лицом Империи? И не сдаться. Вот такой был выбор... Нашим оружием были правда и отвага.
Вы знаете, что в России издано больше книг о лагерях, чем в Украине? Хотя в лагерях большинство политических узников составляли украинцы. И даже такую [скудную] историю у нас стараются отобрать».
Вот после этого-то говорили только об архивах, о политике памяти. Проблема первая: ментальность.
Сегодня снова говорят об ограничении доступа к архивам. Ещё со времён КГБ пошло, что люди считают, будто их функция – не делиться информацией, не открывать её, а оберегать её от всех и вся. Такая ментальность присутствует на любом уровне – от высочайшего государственного уровня до работников архивов, которые ощущали свою самореализацию в том, чтобы оберегать информацию, сохранять её втайне. В этом состоит их жизненное кредо, это приносит им удовольствие.
И вот эту ментальность нужно менять: направлять людей к тому, чтобы они получали удовольствие не от утаивания информации, а от помощи другим людям в получении информации. Владимир Вятрович отметил, что когда даже старые работники архивов со времён КГБ видели слёзы мужчин и женщин, которые наконец-то узнавали что-то о своих близких, узнавали через половину столетия отсутствия информации, – тогда они менялись.
Проблема №2: взаимоотношения с Россией.
Архивы потерпели серьёзные и невосполнимые потери. То, что у нас сейчас есть, – всего лишь небольшая часть имевшегося когда-то.
Документы умышленно уничтожались. Таких чисток в архивах было несколько. Одна из них – в 1954-м году, когда Никита Хрущёв убирал следы своего участия в преступлениях Сталина. Вторая чистка состоялась летом 1990-го года и была спровоцирована «бархатными революциями» в Восточной Европе, когда архивы в Восточной Германии, Венгрии, Польше были захвачены национал-демократическими силами.
Во время второй чистки была уничтожена наибольшая часть документов 1960-х – 1980-х годов. О диссидентах осталось чрезвычайно мало документов – в основном только справки, делавшиеся в качестве своеобразных резюме для руководства Партии.
Также документы вывозились в Москву. Что конкретно было вывезено? Неизвестно. Москва не идёт на сотрудничество в процессе рассекречивания документов, имеющих отношение к Украине. Даже на простой вопрос о том, где похоронен Роман Шухевич, – а место его захоронения до сих пор неизвестно, – ответ от Москвы не был получен.
Кроме того, в 2010 году ФСБ прислала в СБУ интересное письмо: ссылаясь на рамочное соглашение о сотрудничестве между спецслужбами двух государств, ФСБ предлагала СБУ создать комиссию, в которой стороны могли бы совместно решать, какие документы рассекречивать, чтобы в Украине «ненароком не рассекретили государственную тайну Российской Федерации».
Буквально две недели назад в рамках пакета новых соглашений по СНГ было подписано соглашение между несколькими государствами – бывшими республиками СССР – о совместном регулировании политики рассекречивания документов СССР. Подписи Украины под этим соглашением пока что нет, но долго ли её там не будет?
Если российские стандарты обращения с архивами будут приняты и в Украине, то это будет означать ещё большую закрытость информации.
Проблема третья: распыление архивов.
В сентябре 1991 года президиум Верховного совета Украины принял постановление о передаче всех архивов КГБ в государственные архивы. Но это постановление было исполнено лишь частично. К середине 1990-х годов в областные архивы были переданы фильтрационные дела и часть уголовных дел, а остальные дела так и не передали. В России – аналогично. В августе 1991 года Борис Ельцин подписал указ о передаче всех архивов КГБ в государственные архивы. На первом этапе были переданы фильтрационные дела, на втором этапе – часть уголовных дел, а третий этап так и не наступил.
Архив МВД Украины тоже содержит в себе очень интересные материалы по репрессированным. Дело в том, что в 1954 году из единого министерства было выделено КГБ, и осталось МВД. Созданный тогда КГБ забрал себе материалы, касавшиеся политических репрессий. А вот материалы, например, по депортациям остались в архиве МВД. На сегодня это полмиллиона или даже больше дел. Также там есть чрезвычайно интересный массив материалов по раскулачиванию, борьбе на селе и политическом противостоянии, которое представлялось как бандитизм.
К сожалению, архив МВД – один из наиболее закрытых архивов. Даже в период руководства министерством Юрия Луценко – ничего не изменилось. И это можно понять – в архиве работают всего несколько человек на более чем полтора миллиона дел.
Существует в Украине и ещё один таинственный архив – архив Службы внешней разведки. Об этом архиве в 2009-2010 годах появилась некоторая интересная информация. Возможно, там сохраняются документы, касающиеся деятельности КГБ за рубежом. Однако неизвестно даже, где этот архив находится.
Для примера – зарубежный опыт. Польша может похвастаться тем, что Институту народной памяти удалось получить наибольшее архивное наследство от бывших коммунистических спецслужб. Это документы польской Госбезопасности, МВД, пограничников и так далее. Все они сохраняются в одном месте, и с ними производится систематическая работа в открытом режиме.
Таким образом, следует отметить: и через 20 лет после СССР в Украине существует та же моральная атмосфера, в которой действовал репрессивный аппарат советского государства. Человеческие судьбы по-прежнему не в счёт, человеческие истории по-прежнему разбиваются о равнодушие носителей государственной власти.
И что ещё важнее – сейчас так же мало людей, чьё оружие – правда и отвага.
Но эти люди всё же есть, а значит, когда-то рождённые в СССР – и тут имеются в виду не столько люди, сколько привычки и другие социальные практики, – уступят место иной стихии: элементарному человеческому достоинству. Ибо в поле морали рождённым в СССР всё равно не победить.