Говорят, будто зимой 2011-2012 годов в России началась новая история – постпутинская. Мол, протесты так встряхнули политическую систему, что по-старому путинские ребята управлять Россией уже не смогут, да и массы – и особенно массы москвичей – по-старому жить не захотят.
Тем не менее, протест угас – и даже обещанную рассерженным горожанам политическую реформу власти заболтали. Сейчас кадры с известного совещания у президента Медведева, когда революционер Удальцов говорил, как лучше дать людям свободу, а кремлёвский куратор политического процесса Володин прилежно записывал, – выглядят комично.
Вообще ко дню голосования 8-го сентября Россия подошла заметно «подмороженной». И «подмороженной» не только по сравнению с годами развитого путинизма, но и по сравнению с моментом протестов – то есть кульминацией фиктивного правления Дмитрия Медведева.
Уже больше года в России длится совершенно пустое, с уголовной точки зрения, «болотное дело». Правозащитники и социологи объявлены иностранными агентами. Прокурор в судебном заседании может совершенно спокойно намекать, что человек по фамилии Фарбер не способен бесплатно помогать деревне. Ну а геи вообще – враги общества №1.
К тому же, Кремль, как в добрые старые андроповские времена, пытается одновременно «ускорить» дряхлую экономику и со всей очевидностью продемонстрировать Западу, что глобальное противостояние систем – это надолго, а на Ближнем Востоке – навсегда.
И, конечно, это может показаться логическим противоречием: с одной стороны, наблюдается чекистский реванш и освобождение репрессивного аппарата от последних сдержек, а с другой стороны – понятно, что путинская авторитарная система работает вхолостую и уже не способна обеспечивать такую же управляемость в стране, какую могла обеспечивать ещё три-четыре года назад.
Ведь неслыханно: кандидат от власти при тотальном контроле над федеральным телевидением, при неограниченных финансовых ресурсах, при полной поддержке всего государственного аппарата и лично президента не может больше уверенно побеждать в столице.
Но противоречия здесь никакого нет – просто изменился статус правителя. И изменился он навсегда. Правда, всё-таки не в тот момент, когда на улицы Москвы вышли десятки тысяч протестующих. А в тот момент, когда в Англии умер Борис Абрамович Березовский.
Причём тут Березовский? Любому крупному политическому событию в России Березовский всегда придавал свой смысл. Он словно пачкал политическую активность в России своей – чего уж скромничать – феноменально плохой репутацией в народе.
И вопрос тут не в том, был Березовский хорошим либо плохим политическим персонажем, был он воплощением зла в российской политике либо воплощением добра. Вопрос в том, что его вмешательство с тех пор, как он уехал из России, всегда превращало любое политическое событие в столкновение прошлого с настоящим.
Березовский вмешивался в политику из эмиграции так, что становилось ясно: вот есть у России Путин, и он – это настоящее России, и вот есть Березовский и те, кого он поддерживает, и они – это прошлое России, это некое былое, которое доказывает народу, что всё ещё имеет право на существование или что оно вообще было гораздо лучше, чем то настоящее, которое олицетворяет собой Путин.
И вот случилось так, что Березовский умер, а Путин – больше не уйдёт
Появлялся в политике Березовский – и всё что угодно становилось боем лихих девяностых против тучных нулевых. Лихие девяностые в лице Бориса Абрамовича и «подберёзовиков» как бы объясняли обществу, что они лихие в том смысле, что крутые, а тучные нулевые в лице Владимира Владимировича и сослуживцев как бы показывали обществу, что они тучные постольку, поскольку персонажи вроде Березовского отстранены от власти.
И вот случилось так, что Березовский умер, а Путин – больше не уйдёт. Ну разве что из Кремля сразу в могилу у кремлёвской стены. И поэтому в конструкции «былое – настоящее – будущее» для ныне живущих Владимир Владимирович – теперь не в центре, он теперь слева. То есть без Березовского Путин теперь – это былое. Которое пытается доказать обществу различными методами, в том числе и репрессивными, что он и не былое вовсе, а самое реальное настоящее. Буквально по принципу: «бросаю в тюрьму – значит, существую».
Но если в политике можно остановить смену поколений, то в обществе – никак не остановишь. Выросли те, кто времена до Путина и не помнит. Приближаются к старости те, кому и без Путина ещё пожить охота. У этих людей неминуемо должно было появиться политическое выражение. И вот таким-то выражением и стал Алексей Навальный.
Навальный как бы говорит тучным нулевым, что они на самом деле – украденные нулевые и что не надо воровать ещё и десятые годы двадцать первого века. А путинцы на это отвечают: так сыто и свободно, как при нас, Россия не жила ещё никогда в своей истории, и поэтому мы заслуживаем править и дальше, пусть мы и кажемся кому-то прошлым.
Ещё раз: это разговор прошлого с настоящим. Прошлое защищается и приукрашивается, а настоящее просто требует от прошлого честного признания реальных фактов: столько-то украдено, столько-то упущено, столько-то ошибок, столько-то возможностей. Ну и, естественно, обращается к прошлому с требованием наконец-то уйти – как если бы март объяснял февралю, что тридцатого дня в феврале быть не может.
Ситуация для прошлого, то есть для путинской системы, осложняется ещё и тем, что Навальный – в отличие от всех других известных российских оппозиционеров – никогда не был у власти. Он не бывший премьер-министр, как Касьянов. Он не бывший вице-премьер-министр, как Немцов. Он не бывший депутат, как Гудков. Он не бывший кандидат в президенты, как Явлинский.
Навальный не участвовал в смотринах, которые устраивал Ельцин, когда выбирал преемника. Наверное, он даже не знаком с Таней и Валей.
Навальный не олигарх. Не помогал Ходорковскому. Да и в политику Навальный ворвался как раз на волне общенародной неприязни к постсоветской номенклатуре.
И у этой номенклатуры к 2011-му году стало очевидным головокружение от финансовых и аппаратных успехов. Номенклатуре показалось, что править Россией можно, просто совершая время от времени эффектные политические рокировки. И что противопоставить этому нечего и некому – просто потому, что русский народ в гробу видал лондонских несогласных.
И когда главный представитель этих несогласных действительно оказался в гробу, выяснилось, что Березовский-то буквально спасал путинскую систему от немеркантильной оппозиции, от умения оппозиции не оглядываться. То есть от оппозиции, которая со всей очевидностью шла бы во власть не за новыми деньгами и былым влиянием, а за правдой, и которая бы при этом обещала перемены, а не возврат некогда бывших порядков.
Теперь-то мы можем наблюдать новую русскую забаву: Путина в политической роли Березовского, доказывающего, что его прошлое – это лучший вариант для настоящего. Что ж, будет ли Путин в этом успешнее, чем его политический отец?
Судьба Навального нам покажет.