Посмотри, говорю я, на своего худого бледного семиклассника, на то, как он с большим рюкзаком чапает в свою школу – хоть дождь тебе, хоть мороз, – в половине восьмого утра едет в промозглой маршрутке. И сидит в классе примерно до пяти. В неудобном кусючем полушерстяном костюме (такое требование, черт побери, чтоб черные брюки и пиджаки), с пакетом бутербродов на обед, с дежурной бутылочкой воды. Может пойти в школьную столовую! - цепляется подруга за несущественное. Не может, говорю я. Там шумно, толкаются, невкусный суп. Невкусный суп, понимаешь?
Но дело не в супе. Дело в том, что когда он приходит домой, то ему сидеть под настольной лампой и грызть колпачок ручки над вашей этой «алгеброй и основами анализа» до одиннадцати вечера как минимум. А еще стихотворение наизусть. А еще реферат по правоведению. А еще, так ее растак, какая-то идиотская аппликация, которую он задолжал, и если завтра не принести, то – все! – говорит он тебе со слезами на глазах. И слезы не столько от огорчения, сколько от усталости. От всей этой тошнотворной дурной бесконечности.
Надо учиться преодолевать трудности! - не сдается мама семиклассника. - В жизни пригодится.
Но, говорю я ей, трудности надо преодолевать для чего-то. В этом преодолении должен быть какой-то смысл. Итак, сколько часов в день убиваем в среднем? Порядка десяти часов, если с дорогой туда-обратно. Больше, чем ты, моя милая, сидишь в своем офисе. Что он выносит из этих десяти часов героического преодоления? Да практически ничего. Объем знаний и представлений, с которым среднестатистический школьник покидает среднюю школу, можно упаковать в два года и останется еще и время, и место в детской голове.
За пять часов в день нормальный ребенок способен получить первичные представления о досократовском периоде античной философии, разобраться в захватывающей биографии Декарта и усвоить структуру силлогизма. С шутками и прибаутками. Проверено на восьмилетнем мальчике не самого усидчивого нрава.
Еще за пять часов он научится сочинять лимерики, веселясь при этом до упаду. И с ранними немецкими романтиками разберемся, но чтобы там была и мистика, и готика, и волшебный лес, и замок, полный тайн и скелетов в шкафу, а не унылый пересказ учителем раздела из методички, от которого выключение сознания у ребенка наступает на пятой минуте изложения материала.
Рядовой семиклассник за сорок пять минут способен понять основы системного анализа, выучить шесть системных категорий и урыть дурно образованного кандидата наук.
За пару часов старшеклассники въезжают в методологию логического диспута, после чего соревноваться в построении тезисов и контртезисов могут практически бесконечно.
Школа забирает у ребенка одиннадцать лет жизни. И не просто жизни, а именно того ее бесценного периода, который Мария Монтессори называла «сензитивным возрастом», то есть тем возрастом, когда освоение мира содержания, мира культуры, мира базовых представлений о точных и естественных науках происходит наиболее успешно. Школа же забирает эти годы и практически ничего не предоставляет взамен.
Хорошо, а частные школы? - моя подруга сражается до последнего, как лев.
В нашей стране нет культуры образовательных инноваций, - говорю я ей. - Не прижилась. Нет культуры содержательных дискуссий об образовании, поскольку практически некому в них участвовать. Поэтому частные школы – это всего лишь форма собственности и бизнес. Там повеселее, да. У тех школ, которые побогаче – есть развозки, и столовское меню позатейливей. Но что касается учебных программ – такая эклектика и такая работа на спрос лезет изо всех дыр, что уж лучше и честнее простая общеобразовательная школа. Одни хвастаются каким-то запредельным количеством иностранных языков (чтобы что?). Другие – факультативами по гончарному делу, бисероплетению и прочему квиддичу. Третьи предлагают детям обращаться к учителю на ты, звонят в колокольчики, шьют кукол своими руками и утверждают, что все это и есть вальдорфская педагогика. А спустя какое-то время выясняется, что учитель из так назывемой Вальдорфской школы свято уверен, что работает по методике знаменитого немецкого педагога по фамилии Вальдорф. И слыхом не слыхивал ни о Рудольфе Штайнере, ни о фабрике «Вальдорф-Астория». Ни о том, зачем и в какой ситуации эта школа создавалась.
Зато все – очень юзер френдли. «Ваш ребенок замечательный! Немного неусидчивый, но очень, очень талантливый!» Куда уж честнее, когда в общеобразовательной школе классная говорит: «Ваш мелкий паразит снова утроил дурдом на уроке, еще раз – и будете разговаривать с директором».
Берешь за руку своего мелкого паразита, ведешь домой, он загребает кроссовками асфальт и бормочет: «А я че? Я ниче…» «Слушай, - говорю я ему, своему проштрафившемуся сыну, - а у вас на уроках учитель работает с пониманием?» «Это как?» - спрашивает он. «Ну, - говорю я, - он вам что-то объясняет новое, а потом как он проверяет, что вы из этого поняли, и как именно поняли?» «Никак, - удивляется ребенок. - Она же не успевает. Сначала она кричит, чтобы навести порядок, потом быстро спрашивает домзад (ну вы понимаете, да?), а потом рассказывает новый параграф, снова кричит и задает задание уже на перемене. А как его делать – я так и не понял…»
Эти дети, они, конечно, невыносимы. Не случайно Хармс, хоть и автор выдающихся детских стихов, терпеть их не мог до дрожи. Но они, как собаки, реагируют на нормальную человеческую интонацию. На нормальную (а не особую педагогическую) человеческую речь. Уверяю вас, благодаря только интонации и человеческому к ним отношению, вы соберете вокруг себя заинтригованную толпу из двадцати небольших разгильдяев, и будете выглядеть как Гаммельнский крысолов.
Что же делать? - наконец сдается моя подруга. Она работает с утра до вечера, и муж ее тоже. И миллионы других родителей – точно такие же. Сознательно или подсознательно они сдают ребенка в школу, как в камеру хранения – до конца рабочего дня. Чтоб под присмотром и с какой-никакой пользой.
Не знаю, - говорю я ей. И не только ей, а и себе. Не знаю, вот правда. Только вот эти слова «Читай, больше читай, каждый день читай, ничем тебе больше не нужно заниматься, только читай», - вертятся в голове. Эти слова хотел сказать своей дочери Ирме писатель Виктор Банев, герой повести Стругацких «Гадкие лебеди». Говорите со своими детьми, дружите с ними, ведите себя как люди. И пусть они читают. Ничего другого в голову пока не приходит, и поддержки ждать неоткуда.