Прошел Иловайск. Прошел Майдан. Самое страшное впереди – выборы в Верховную Раду. Имею честь представить: Артем Кравченко. 24 года. Окончил Днепропетровский национальный университет железнодорожного транспорта им. ак. В.Лазаряна.
Работал на стройке. Работал помощником депутата – без денег, без поддержки, просто пытался сделать наш мир лучше. Организовывал акции – экология, туризм, вышиванки. В июле помог одеть всех своих в Верховцево, потом укомплектовал себя и ушел автоматчиком в «Днепр-1». Ходить еще не может, но уже баллотируется по 34 округу в парламент. Самовыдвиженец.
Их было пятнадцать человек. Их называли «Учебная группа». Прямо с полигона их выдвинули на Иловайск. Четыре человека погибли. Еще трое считаются пропавшими без вести – учитель истории Юрко из Донецка, учитель русского языка Славко из Снежного и тренер по боевому гопаку Максим из Желтых Вод, с которым Артем и пришел в батальон (на фото справа).
С Артемом был «Днепр-1», 93 бригада, «Донбасс», «Миротворец», «Херсон», «Свитязь», «Франкивськ». Артем пошел «туда» 17 августа. Уже 29 августа была команда отступать. Артем был ранен, попал в плен. 31 августа спасен. А 1 сентября наши дети пошли в школу.
В первый же день погибло 2 человека, еще трое были ранены. При этом второго двухсотого удалось забрать только через семь дней – при наступлении на Иловайск с другой стороны города.
Это была разведка боем. Сто бойцов, два БМП, один танк. Засада. Когда по нашим начал работать «Град», пришлось отступить назад в лагерь – в Старобешево.
Второй день – неприступный Иловайск. Дошли вместе с «Азовом» до блокпоста: одним команда брать церковь, Артему с товарищами – дом. Начался минометный обстрел, наступление было прекращено.
В ту ночь был приказ занять круговую оборону и ночевать на передовой – в подвалах, секретах. К обеду следующего дня у «Азова» уже было пару двухсотых. Подтянулся «Шахтерск».
На третий день в обед все повторилось снова. Весь процесс был простым, прямолинейным и примитивным. Наступать — значит вперед. Отступать – значит назад. Враг вон там. Каждое действие порождало ясное и предсказуемое противодействие с другой стороны.
Минометный обстрел усилился – били прицельно, с разных сторон. Наши снова отступили на Старобешево.
Уже в лагере пришел командир – Юрий Береза. Он сказал: «Донбассу» нужна помощь. Отступать нельзя. Кто не хочет, может не идти». Перед ним стояло человек семьдесят «Днепр-1». Девять отказались. Остальные выполняли приказ до последнего.
«Азов» и «Шахтерск» не пошли.
А я увесь час стояв і думав: “Чим я кращий за “Донбас”?
Їм допомога потрібна. У мене є наказ. Я вірив, я хотів вірити керівництву. І відкидав, відчайдушно відкидав усі балачки про зливання батальйонів.
На четвертый день Артем вошел в Иловайск. Дорогу контролировала 93-я бригада, среди их бойцов Артем встретил друга из Верховцево (на фото в госпитале справа). Игорь позже попадет в плен к чеченцам. Вшестером на БТР и Оке они будут прорываться к своим. Впереди зеленка — позади зеленка. Остановятся, не зная куда идти. В этот момент сзади появится гранатомет. И спереди появится гранатомет. В плену Игорю будут угрожать срезать со спины татуировку — Герб України, но вскоре обменяют на военнопленных.
В Иловайске каждый следующий день был похож на предыдущий. Монотонные, одинаково-опасные дни. Их сложно сосчитать. Постоянное ожидание чего-то – врага, техники, подмоги.
Наряды, секреты, патрули, зачистка домов — пустые, брошенные жилища. Если нужна была огневая поддержка, Артем выезжал на пикапе с АГС. Я спросила что такое “секрет”. Артем ответил: “Дивись. Я лежу — ховаюсь. Накопичую. Збираю інформацію. Іде ворог. Якщо їх мало — один/два — я їх кладу. Якщо багато, я молюся.”
В одном из домов Артем нашел больную пожилую женщину – ее закрыли снаружи, дверь была сцеплена велосипедной цепью. Ей поднесли воду, она жадно и долго ее пила.
"Коли я був у полоні, росіяни мене постійно запитували: “Чому ви прикриваєтесь дітьми? Чому ховались у школі?” Я пояснював їм, повільно і довго — ми закріпились у школі, бо спочатку там була база ДНРівців. Вони звідти по нам стріляли. Спочатку ми вибили звідти сепарів, потім закріпилися там. Це уже не була школа на той момент".
24 августа Артем пошел в наступление – именно в ту часть города, где давал свой первый бой. В этот же день бойцы отыскали товарища, погибшего в первый день наступления. На очищенной территории нашли портреты путина — долго смеялись. Правая сторона Иловайска теперь была под нашим контролем.
"Усе було добре, аж поки нам не сказали, що ми в оточенні. Артилерія нас обстрілвала постійно. Перевага в артилерії була на їхньому боці десь 4:1. Працювали міномети, “Град”, “Ураган”. Нас обстрілювали принаймні по чотири рази на добу. Здавалося, це ми — повстанці і воюємо проти регулярних частин. 25-26 числа почалася паніка. Не тотальна, ніхто не тікав. Просто читали Інтернет і розуміли до чого йде. Усі частини відійшли аж до школи. Кожного дня було по кілька двухсотих. Я собі постійно повторював: “Треба вижити. Треба вижити”.
28 августа бойцам сообщили, что их будут выводить. Все были счастливы. По имеющейся информации – им дали время до 22:00. Некоторые знали об этом уже в обед. В целом, к 17:00 все уже были готовы ехать домой. Но никто никуда не поехал.
Приказ был выдвигаться в пять утра 29 августа. Возле каждого села колонна удлинялась, расширялась, росла, поглощая всю новых и новых людей и технику.
Приблизительно в шесть утра начала поступать информация, что русские требуют, чтобы наши солдаты опустили флаги, опустили оружие, бросили и не минировали технику. «Днепр-1» на эти условия не пошел.
Я увесь час думав: “Якщо помирати, то зі зброєю.” Так же? Так?
Вскоре начался первый минометный обстрел, но не прицельный. Микроавтобус, на котором выезжал Артем, был поврежден и раньше, поэтому не выдержал — и попросту остановился.
Хаос. Артем перепрыгнул в желтый «Богдан» – это был “Миротворець” і “Херсон”. Подобным образом поступили все бойцы.
Колонне дали уйти вперед, и она оказалась между несколькими линиями засад. По нашим открыли огонь. Подбитые машины останавливались, переворачивались, из-за них останавливались другие и сдавали назад.
З мого автобуса всі повистрибували. Ми лишилися з бійцем удвох. Я дивлюсь у нього на шиї вервечка з Майдану і тому кричу йому: “Не бійся! Прорвемося!”. У цей момент куля влучила йому прямо у спину, а мені — в плече.
Оніміння. Шум в руці, якесь дивне бовтання. Я заскочив у пікап “Дніпро-1”, але їхали ми не довго. Один потужний вибух і я побачив друга Богдана уже біля колеса. Я підбіг до нього. Він був ніякий. Якраз у цей момент я отримав ще дві кулі.
Артем отползал-отползал, а за ним взрывались боекомплекты наших парней. Его засыпало осколками. Какое-то время длился бой, за которым наступила абсолютная тишина. Артем мечтал, чтобы наступила ночь. Было очень жарко, мучила жажда и хотелось укрыться в темноте.
Долез до кустов, там встретил двух бойцов. Они обещали помочь, но сразу после этого стали ехать колонны россиян. Большие, огромные, с техникой. Ребята, не долго думая, забрали аптечку и убежали. Обещали вернуться. Через полтора часа стало ясно, что не вернутся. Позже, уже в Днепропетровске они сказали, что Артем погиб. Но он не погиб.
В любой непонятной ситуации, притворяйся мертвым. И Артем притворялся. Мимо него шли колонны русской техники – по 8-10 единиц. Всю ночь. Однажды к нему подбежал русский, совсем молоденький солдат и срезал разгрузку, забрал гранаты. Техника шла без фар – иногда в метрах десяти от раненого. Приходилось отползать, чтобы не раздавила, чтобы не раздушила.
Резко похолодало. Зубы стучали. Оголенные нервные окончания давали о себе знать. С девяти утра Артем ждал темноты – в темноте же он мечтал о рассвете. Спас Celox — Артем нашел пол пакетика и засыпал в ногу. Кровотечение уменьшилось. В какой-то момент стало ясно, что наш друг в глубоком тылу, и за ним уже никто не придет.
Земля была выгоревшая, черная. Только маленькие тоненькие дубки чудом уцелели. Артем уцепился за них и приподнялся. Вдали виднелось село Новокатериновка, где он получил первую пулю. Впереди было спасительное Старобешево, но нет, до него бы он не дополз. Решил попытать счастья в Новокатериновке.
Три километра ползком по выжженой земле.
Я займався кросом — це дуже допомогло. Знайшов свій ритм — 10 метрів повзу, дві хвилини відпочиваю. На животі надто повільно. Треба було стати навколішки. Одна рука не розгиналася — опирався на відкриту долоню. Інша навпаки — не розгиналася, тому опирався на кулак. По землі нормально – боляче по асфальту. Щойно зрозумів механіку, механізм як рухатись, стало легше.
Рылся в кучах мусора, но и там воды не было. Дополз до села — в хлев. Свиньи воду свою не отдавали, стали его кусать. Обезумевшая от стресса курица летала по всему сараю и, казалось, пыталась кричать. Артем выполз во двор, упал. Там его и нашел хозяин двора.
Ты чей бушь? Украинская или российская армия?
Украинская.
Йо-ма-йоо!
Вот и все, что сказал мужик. Он поддерживал ДНР. Он перебинтовал Артема. У него под двором лежало шесть убитых украинских солдат. Он нашел их документы и телефоны. Позвонил их родителям. Потом сказал, что парней нужно похоронить и ушел. Вечером за Артемом пришли русские солдаты.
Я одразу зрозумів, що вони росіяни. Солдати здивувались. Я вказав їм на їхній акцент, поведінку. Це дуже чути. Вони спитали у мене, навіщо я воюю за Коломойського? Вони спитали, де армія Правого Сектору? Вони притихли і абсолютно серйозно спитали — де в нас дитячі концтабори? Бо вони прийшли рятувати жінок і дітей... Я скільки міг, все їм пояснював.
У них лишалася остання пляшка мінеральної води. Її віддали мені. До речі, вони не знали слова “сепаратист”! Я розказав. Вони сміялися. Вони називають сепаратистів “ополчєнцамі”.
На следующий день Артема отдали Красному Кресту. 31 августа он был спасен. Вывозили его на вертолете. 28 сентября ЦИК зарегистрировал Артема Кравченко кандидатом в депутаты. В первый раз за всю историю Украины – регистрация проходила вне стен ЦИКа, а прямо в госпитале.
Я спросила, как же все это можно выдержать, и он мне ответил:
- Коли ми йшли у перший бій, я намагався себе готувати до того, що буде. Ми знайшли тіло людини на узбіччі. Ніхто не знає хто це — свій чи чужий? Я довго його розглядав, я намагався запам’ятати його і усвідомити, що таке смерть. Я намагався виховати у собі щось подібне до СМИРЕННЯ: якщо це моя доля, я її прийму.
