Каждый, кто бывал на Балканах, знает, что такое местное дружелюбие. Это - было настоящим. И по отношению к нам, и по отношению друг к другу.
Один из парней был хорватом. Второй - сербом. Третий - мусульманином. Не происходило ничего, что заставило бы нас представить, что завтра эти ребята начнут убивать друг друга. Жизнь казалась безоблачной и безмятежной. Мы ничего не заметили и в Сараево, куда переехали спустя неделю. Боснийская столица поражала смешением стилем - город, в котором коврами была устлана пешеходная улица, в мановение ока из мусульманского мог превратиться в изысканно европейский. То, как в этом городе жили, дополняя друг друга, мусульмане, сербы и хорваты - поражало. Я был настолько поражен этим образом, что у меня на протяжении последующих 25 лет не было сил вернуться в другое Сараево, пережившее войну и разочарование.
Прозрение пришло ко мне в Белграде, где мы тоже жили в общежитии местного университета. Парень, дежуривший на рецепции, оказался студентом-историком, и, узнав, что я журналист захотел поговорить со мной о будущем Советского Союза и Югославии.
Эта беседа продолжалась всю ночь. Я забыл, как звали того парня, а вот все, что он говорил мне, помню до сих пор. Эта мимолетная встреча повлияла на мое представление о будущем Югославии и СССР больше, чем происшедшее в те же дни знакомство со знаменитым диссидентом Милованом Джиласом и общение с лидером косовских албанцев Ибрагимом Руговой. Парень, которому было тогда не больше 20, чувствовал будущее своей страны лучше, чем эти блестящие мыслители. Он уверял меня, что большая война в Югославии неизбежна. И что Советский Союз тоже не распадется без крови. А когда я возразил ему, что наш распад может быть мирным, так как русские и украинцы - а именно на союзе этих двух народов держится придуманное Лениным государство - не будут стрелять в друг друга - убежденно ответил: "Будут. Иначе это будет не настоящий распад. И сербы с хорватами тоже будут".
Когда я спросил его о причинах этой несокрушимой уверенности в войне, в том, что её нельзя избежать - откуда он это знает - он как-то тоскливо посмотрел на меня и сказал: знаю и все. Я ведь наполовину серб, наполовину хорват.
Я вспоминаю об этой беседе, так отличавшейся от всего, что я увидел в тогдашней Югославии, когда человечество в очередной раз прикасается к кошмару Сребреницы и других трагедий югославской войны. Так много людей понимали, к чему может привести ситуация, если позволить восторжествовать шовинизму и неуважению к человеческой жизни - и ничего не смогли сделать, чтобы предотвратить бойню. Напомню, что лето 1989 - это время безумной речи Милошевича о "всех сербах, которые должны жить в одной державе". На Косовом поле в момент произнесения этой речи в духе Муссолини были руководители всех республик СФРЮ - интересно, понимали ли они, что новоявленный дуче подписывает в этот момент смертный приговор сотням тысяч их соотечественников, обрекает миллионы на страдания и боль?
Впрочем, когда в Кремле Путин произносил свою крымскую речь в духе Гитлера, за этим параноидальным выступлением наверняка следили многие руководители стран мира. Интересно, поняли ли они, что новоявленный фюрер подписывает в этот момент смертный приговор и их, и своим соотечественникам, обрекает людей на страдания и боль? И количество погибших и пострадавших - как и тех, кто станет жертвами новых Сребрениц - зависит только от того, как быстро и эффективно мы сумеем остановить безумца и его окружение, оттого, как быстро исчерпает свои возможности новый Рейх.
Часы смерти уже запущены.