Руслан Кидалов в своем центре бытовых услуг АТОШКА
Руслан Кидалов, батальон «Донбасс», Нацгвардия, основатель центра бытовых услуг «Атошка» в Киеве
Раньше я работал на рынке, в игровых автоматах, на сахарном заводе. Перед армией тротуарную плитку укладывал, поскольку мама болела раком, и нужен был стабильный доход. В начале августа 2014 года я решил пойти служить. Нашел в интернете анкету, заполнил ее, а в сентябре мне перезвонили. В сборный пункт батальона я попал в ноябре. К тому времени умерла мать, а позже не выдержало сердце отца. Вернулся к мирной жизни я спустя полтора года.
Ранило меня 1 июня 2015 года, ровно в этот же день год назад моя мама поломала шейку бедра, странное совпадение. Я получил огнестрельное осколочное проникающее ранение верхней трети бедра. Повезло, что не контузия – неизвестно, когда начнут проявляться ее симптомы. Первую помощь оказали в Широкино, потом эвакуировали в Мариуполь. Дальше привезли в 61-й мобильный госпиталь Запорожской области, в Куйбышево. Возили нас, раненых, в школьном автобусе, где ноги разогнуть невозможно. Через сто километров пути мне казалось, что я умру не из-за ранения, а из-за дороги.
В Запорожской областной клинической больнице мы с ребятами час ждали, пока решат, в какое отделение нас забрать. Оттуда нас быстро выписали, даже не зашив раны, сказали, что дальнейшее пребывание у них нецелесообразно, а перевязка - не их профиль.
Из Запорожья я не мог напрямую поехать домой: не было ни документов, ни денег, ни одежды, да и по уставу должен был вернуться на базу под Мариуполь. А что делать тем, кто добирается домой на костылях? Как им ехать в поезде? Доедет солдат до своего города, допустим, но как добраться до госпиталя, когда встретить некому?
Зашили меня уже в 61-м госпитале. Сейчас подлечился и нога почти не беспокоит.
Когда подошло время возвращаться с войны, мы с сослуживцами решил и создать центр бытовых услуг. Но мы и представить не могли, что будет то, что получилось. Сперва думал сотрудничать с гражданскими мастерами, а потом вспомнил свои похождения по чиновникам и решил, что атошникам такая работа нужнее. Военных я решил собрать еще и потому, что нам легче друг друга понять. Мы, кажется, все разные, но всегда можем найти общий язык. Все, что мне нужно было на первом этапе, - юридическая помощь. Часто волонтеры спрашивают: «Почему вы на фронте воевать умеете, а в кабинетах нет?» Да потому, что я морду набью чиновнику, и меня посадят.
Сначала мы назывались Домом быта на Гарматной, но потом решили, что не стоит стесняться того, что мы атошники. Пусть люди знают, к кому обращаются. И назвались «Атошка». Для участников боевых действий у нас скидка, семьям погибших стараемся, по возможности, бесплатно помогать.
У нас есть много ребят, которые хотят работать, но на их услуги нет спроса. К нам пока чаще звонят спросить, что мы можем делать. Мы ремонтируем компьютеры, продаем запчасти для холодильников, стелим линолеум и ламинат, ремонтируем бытовые приборы; у нас есть сантехник, мебельщик, электрик и фотограф. С гражданскими не сошлись мы. И я их понимаю: они уже свой кусок зарабатывать научились. А тут их смущает, что я пока зарплату не могу предложить, а только прибыль от выработки.
Сам я из Новоукраинки в Кировоградской области. С сентября прошлого года был прописан в чужой квартире, но меня выписали потому, что хозяину важнее была субсидия, и он не хотел дожидаться того, что я получу статус участника боевых действий. Один добрый человек прописал меня в Киеве, но живу я у знакомой. Мне дали землю в Фастовском районе, только она предназначена для садоводства, и до работы ехать оттуда очень далеко. Сейчас собираюсь поступить в технолого-экономический колледж и изучать ремонт холодильных установок. Договорюсь изучать там те дисциплины, которые мне нужны. Для себя, а не ради корочки.
Адаптировался к мирной жизни я быстро. Другое дело, что когда выходил в форме, то иногда задавали вопросы о том, когда война закончится. Советовал обращаться к тем, кто сверху. Я быстро справился еще и потому, что приехал в чужой город, собирал документы, было много текущих проблем: не было времени на всякие глупые мысли. Да и к тому же я не пил и не курил, сразу начал ходить в спортзал. У меня была цель, мне было куда идти. Форму я снял с радостью. Слишком много внимания и косых взглядов она привлекает. А еще расспросов и попыток что-то мне доказать.
Честно скажу, я с работой так закрутился, что даже не созваниваюсь с друзьями. Попадаю домой к ночи, хочется просто одеть наушники и отключиться.
Меня пару раз просили опубликовать номер карточки, чтоб желающие смогли скинуть на нее деньги. Но зачем? Мы взрослые мужики, заработаем на жизнь сами.
Роман Боярин, 3-й батальон “ Феникс ” 79- ой бригады, инженер по технологическому оборудованию «Зоря-Машпроект», в будущем владелец фермы морепродуктов
На войну я пошел в августе 2014 года после Илловайска. В то время работал инженером по технологическому оборудованию предприятия «Зоря-Машпроект» в Николаеве. Больше полугода я был на первой линии. В феврале 2015-го получил контузию, но, поскольку людей не хватало, отказался от госпитализации. Уже тогда у меня начались сильные головные боли.
Через полгода нас вывели из АТО под Крым, и командир батареи отправил меня в госпиталь в приказном порядке. Там я узнал, что у меня сильно упал и зрение и слух, а головные боли – последствие того, что меня откинуло взрывной волной. После этого я еще долго бодался с тыловыми офицерами, один из которых сказал мне: «Я не знаю, или у тебя контузия, или тебя кто-то в баре бутылкой ударил». Но в итоге мне присвоили 3-ю группу инвалидности.
Сперва у меня была сильная депрессия. Окунуться в гражданскую жизнь – это шок. Да и мой город не очень отличается патриотическими настроениями, потому старался просто не сорваться на людей. На свою старую работу я вернулся через три дня после демобилизации.
Однажды товарищ Илья Шполянский вместе с тренером Иваном Шамриковым пригласили меня на бизнес-инкубатор. Сам процесс отвлекал от поствоенного синдрома. Там я узнал много нового, и у меня появилась возможность прописать идею собственного бизнеса. Сама задумка родилась еще давно, когда я занимался добычей рыбы и раков. Еще тогда я заметил, что в акваториях постепенно уменьшается популяция морепродуктов, а значит нужно их не забирать, а выращивать.
Комиссия, которая принимала наши бизнес-планы, присудила мне первое место, и я получил грант в 25 тысяч гривен от фонда Сороса. Планирую эти деньги использовать для получения разрешительных документов
Если иметь 100-200 тысяч долларов, то организовать все можно за месяц-два, но мое дело будет долгим и трудоемким потому, что я не хочу ни у кого брать взаймы. Сам буду понемногу вкладывать, и в конце концов планирую наладить производство морепродуктов в достаточном для экспорта количестве. На берегу акватории нужно взять в аренду землю, чтобы сделать обрабатывающие узлы для продукции, нанять охранника. Сам моллюск, как мидии, так и устрицы, растет 1,5-2 года. Я надеюсь на первом этапе получить 5 га акваторий, где сделаю первые линии подвесной системы.
Конечно, если бы не война, я бы еще долго шел к своей цели. Война хоть и ужасна по своей сути, но нет худа без добра. Я научился ценить жизнь. Когда ходишь по краю, то задумываешься о том, что ты еще мог бы сделать. Вот с такими мыслями и вернулся я на гражданку.
В окопах все молятся, но это не столько говорит о Боге, сколько об окопах. Я, наверное, благодаря войне стал терпеливее и рассудительнее, потому что видел пример в командирах. Но в то же время я стал раздражительным, и теперь, если кто-то кричит, могу сорваться. Приступов агрессии у меня нет, кажется. Но да, посттравматический синдром есть. А еще я подводный охотник. Пострелять рыбу на Днепре для меня отдушина.
Чтобы понять себя после войны, я обратился к психотерапевту. Часто военные не хотят с ними разговаривать, но вопрос не в уровне квалификации наших специалистов, а в традиции восприятия самой профессии. Я неоднократно был на психологических занятиях. Мне такой заряд позитива дают все эти иногда шутливые, иногда серьезные опросники и рисунки! Все зависит от восприятия процесса самим человеком. Но мне кажется, что чем лежать на койке в палате, лучше выйти и пообщаться с людьми.
Снять форму было не сложно, учитывая, что она лежит в шкафу. А вот за автоматом, с которым я спал в обнимку и никогда не расставался, я скучал. Иногда форму одеваю, когда провожу занятия патриотизма с детьми в школе. Они восторженно слушают истории о том, как прыгаешь в окоп, доводя свои движения до автоматизма, как будто это другой ты.
Каким бы ты стойким оловянным солдатиком ни был, сколько бы успешных боевых выходов не совершил, ты вернешься с войны и столкнешься с депрессией. Главное не унывать, не опускать руки и не бухать. И да, не стоит пускать все на самотек. Лучше все проанализировать и двигаться дальше.
Максим Клокун, добровольческий батальон при МВД Днепропетровской области, помощник тренера по психологической поддержке военных в «Сердце воина»
Милиционером я стал за 3 дня. Хотя перед этим был в «учебке» Правого сектора, но долго не выдержал там, потому что на передовую не пускали. В АТО мы начали ездить еще в июле, а официально наш батальон зашел туда 30 июля. 19 августа 2014 года прямо у меня под ногами разорвался ВОГ, его осколки попали в левый магазин и сдетонировали, потому кроме того, что оторвало ногу, мне разорвало левый бок и пробило ухо. На следующий день меня вертолетом доставили в Мечникова (Днепропетровская областная клиническая больница им. Мечникова, - авт.), где чиркнули ногу, заштопали и отправили в Шалимова (Институт хирургии и трансплантологии имени А.Шалимова, - авт.). Там заштопали левый бок, месяц подержали и отпустили домой.
Не жалею, что так мало повоевал. Кому-то и столько не удалось. Я и сейчас о ранении каждый день вспоминаю. Каждый, кто идет на войну, понимает, что самое страшное, что с ним может случится - ранение. Проще сразу умереть. Хуже, наверное, если бы я остался без руки. Когда каждый день идешь в бой и осознаешь, что кто-то сегодня умрет, принимаешь этот осознанный риск. Потому никого в случившемся, кроме себя, не винишь.
Участника боевых действий я получил через суд, а группы инвалидности у меня до сих пор нет. Я прошу, чтоб меня признали сотрудником МВД, а мне отвечают, что не знают меня. Моей матери дали бумагу, что я был в батальоне «на патриотичной основе», а потом батальон забыл о моем существовании. Странно получается: МВД признал меня участником боевых действий, но не признал меня своим сотрудником. Все это время я живу на мамину пенсию в 2 тысячи гривен. Как “участнику” мне положено 2500 грн ежегодно.
После войны тебя ждет много изменений: могут начаться проблемы в отношениях с родными, да и реакция незнакомых может травмировать. К тому же все это происходит слишком резко: нет постепенного возвращения на 2-ую, 3-ую, 4-ую линию, в резерв, а потом уже только домой. О программах государственной реабилитации я вообще молчу.
После ранения я решил помогать таким же, как я сам. Прошел программу подготовки у психотерапевта Дитте Марчер и стал помощником тренера в «Сердце воина» (волонтерский проект оказания помощи и обучения методам психологической и физической реабилитации в Украине, - Авт. ). Хотя я себя больше считаю другом военных. Во время тренингов нам объясняли процессы, которые влияют на принятие решений в критических ситуациях. После лекций мы уже сами включаемся в работу. Я работаю с дипломированным психологом. Курсы в «Сердце воина» мне помогли. Я наконец понял, что со мной происходило в экстренные моменты на физиологическом уровне. Даже сейчас я могу проанализировать свою агрессию.
Мне нравится, что я могу быть полезным. Мы проводим занятия в группах до 10 человек, иногда собираемся по домам. Ребята рассказали мне историю о том, как они прекратили отношения с теми сослуживцами, которые убежали с поля боя. Когда я объяснил, каким образом мозг человека реагирует на ситуацию, они решили собраться и поговорить о случившемся. Теперь они снова дружат. Это элементарный пример того, к чему приводит наша необразованность. У нас нет понятия психологической культуры. Военные не понимают, что пойти и поговорить с психологом не означает, что ты сошел с ума.
Мне б работу, и этого хватило бы с головой. Когда ходишь от кабинета к кабинету, осознаешь свою ненужность и начинаешь срываться. Хорошо, что меня после ранения мгновенно отвернуло от алкоголя.
Сам со своими проблемами я бы не справился, для этого нужен большой внутренний ресурс. Да я и сейчас до конца с этим не справился. Главное, чтобы не было сострадания. Бесит, когда жалеют. Тогда тебя как будто ставят ниже других. Часто обращают внимание на улице, провоцируют на конфликт, но я стараюсь просто не обращать внимания.
Я чувствовал адскую боль и теперь боюсь, что она вернется.
После войны у меня стало меньше друзей. Возможно, некоторые меня боятся, а некоторым стыдно за, что они не воевали, а я пострадал.
Проблем у военных, вернувшихся в мирную жизнь, нет. Это у общества проблемы. Оно поделено на тех, кому не безразлично , и тех, кому все равно.