- Я с Майдана начинал. У нас в батальоне таких процентов 70. Мои дома ругались, я укладывал их спать, вызывал такси и уезжал. Был и 18-го, и 19-го февраля. Начинал с Грушевского, когда были первые морозы. А потом, когда нас прижали, стоял возле водомета на Хрещатике. Пацаны привезли две установки классные: кислородный баллон, труба под бутылку. Подожгли «коктейль молотова», поднесли и в сторону силовиков "снаряд" полетел.
...Ранение — это не прививка от страха смерти. Наоборот. До ранения ты или не так веришь, или не так осознаешь, что именно с тобой может произойти. Ты понимаешь, что можешь погибнуть, но не так, как после первого ранения.
Когда ранило, мыслей о смерти не возникало. Большой боли сразу не чувствуешь. Боль приходит минут через десять. Это потом уже нога наливается, кровь хлюпает. У меня вся штанина была кровью залита. Один осколок в телефон вошел — минус одна дырка. Когда меня привезли в Артемовск, я был белый в желтые пятнышки. Сердцебиение человека — 70-80 ударов в минуту. При артериальном ранении за одно сердцебиение вытекает 40-50 грамм крови. И когда у тебя адреналин бьет через край, то без жгута за 2-3 минуты можно и дуба дать. Мне пацаны бросили жгут «натовский», я сам наложил.
А «прививка» в другом — жестче становишься. При этом в обычном общении мы все равно остаёмся нормальными, добрыми ребятами.
Но то, что из нас дебилов пытаются сделать... Перед выпиской нас отправляют в центральный госпиталь к психиатру. И этот человек задает дебильные вопросы. Типа — а можешь ли ты убить человека? Они не понимают, что там людей нет. Там — враг. А жалеть врага — себе дороже.
Одного нашего парня так достали эти вопросы, что он зарядил психиатру в «бубен» и сбежал из госпиталя. Затем вернулся в часть, откуда его не очень спешили возвращать на фронт. А во время очередной ротации он сам уехал с ребятами. Говорит: «Попробуйте меня забрать назад, если сможете».
Проблемы начнутся, когда мы будем возвращаться оттуда. Нам же сейчас не дают статус участника АТО. Говорят: когда всем батальоном вернетесь на ротацию, тогда приходите. Но никто же не знает, сколько в итоге вернется. А не возвращаются — тысячи. Вот и экономия для бюджета.
Когда меня ранило, погиб другой парень из нашего подразделения. И ребята говорят: проводится расследование — а чего вы туда вообще полезли, а была ли на тебе «броня». Такие вот дебильные вопросы. Знаете, для чего это делается: чтобы перевести всё на условный «несчастный случай». Это как на производстве: можно получить производственную травму, а можно нарушить технику безопасности и остаться без компенсации.
Другая проблема: в каждой больнице коверкают твою фамилию. Это системная проблема. Я уже и здесь ругался: да неужели ж тебе так сложно правильно её с «военника» переписать?! Ответ: «А оно тебе надо?». Ну, не дебилы?! А потом мне придется полгода доказывать, что я, условно говоря, Сиренко, а не Серенко.
В госпитале общался с ребятами, которые были в плену именно у русских. Да, многое зависит от командира, но у них всё было хорошо — и питание, и отношение. А вот потом, когда их передали чеченцам... Стали и руки резать, и носы, и просто калечить. Но чеченцы ж не убивают — они калечат, чтобы запугать. Кто-то, увидев такое, злее станет, а другой, наоборот, сломается.
Один был в плену, пришел — кисти нету. А мы стояли вместе с «горнокопытными» пацанами (горнострелки. - LB.ua), так там был один боец с подрезанным носом. Было бы хуже с ним всё, но наши минометным огнем чеченцев спугнули — и пацанов пленных мы отбили.
Но отбивают редко, чаще пленными меняются. Без лишней показухи. И в плену находится намного больше людей, чем официально говорится. И не всегда мы передаем информацию о пленном сепаре наверх. Однажды была ситуация: одного боевика бросили в яму и только через два дня о нем вспомнили. Запара была. Сложнее сдержать себя, когда напротив тебя сволочь, которая положила немало наших ребят. Я знаю, что не все сдерживаются.
А снайперов и правда никто не щадит. Снайпера сразу видно: и экипировка совсем другая, и боекомплект, и пальцы «натяганные».
Почему мы тех русских не стали хоронить? А зачем их хоронить? Там земля не удобренная нифига — хоть какое-то удобрение будет... Мы, когда впервые поехали за Острую Могилу, под шахты, там уже кости лежат. Почему они своих не забирают? Почему они наших пацанов не отдают похоронить? Так кого там жалеть?..
Мы собираем и «сливаем» информацию. В «кикиморе» заходили на 7-8 км вглубь. И не надо думать, что среди боевиков сплошь дурачки — у них тоже есть тепловизоры, а мы отнюдь не прозрачные. Выживание там — не только мастерство, но и везение.
«Сепаров» классических там практически не осталось. Их почти всех давно перестреляли. Что такое «классический сепар» - это когда мы в их «лёжках» находим пустые шприцы. Там как было: там же все блиндажи боевикам рыло местное население. А потом им добровольно предлагали повоевать. За деньги.
Информаторов среди местных у нас почти нет. С одной стороны, там и людей практически не осталось. В некоторых сёлах на 50 домов осталось по 5-7 жилых хат. Бабушки и дедушки, которым терять уже нечего. Бывает, что местные из одного небезопасного пустого села переезжают в другое, чуть более безопасное, пустое село.
А у нас был случай: местные уехали, а уже через 20 минут в хату, в которой мы находились, прилетала мина. Но мстить мы не стали — хату ихнюю не тронули. Может, и уцелеет. У них же по местному телевидению внизу экрана идет бегущая строка: призыв записываться в ДНР-ЛНР, и — сбрасывать информацию о перемещениях украинских войск.
Всё покупаем в магазинах. У местных вообще ничего не берется. Вообще.
Политические дебаты с местными у нас были. Один умник с флагом ДНР ехал — мы его чуть не убили. «Дебаты» там одни: чего вы приехали, мы вас не звали, вас не было — все было хорошо. Процентов 60% местных выезжают в Россию, остальные по месту разбредаются.
Честно скажу: мы могли зайти в брошенную хату и взять чашку, вилку, ножку, но мародерствовать — боже упаси. Да и что там брать. Там такая руина...
Просить местного перевезти раненого — трата времени. Он найдет тысячу причин, чтобы не ехать. Хотя есть там один дедушка. Он ночью приносит нашим пацанам поесть: в кусты положит — и уходит. А там новая смена была, так они его чуть не застрелили — за сепара приняли. Дед просто боится мести со стороны своих же односельчан, вот по ночам и носит. Но таких людей очень мало. Процентов 95% местных — сепары. Не знаю, все ли — убежденные сепары, но, в целом, всё печально. Мозгов у них нету.
А земля — одни камни. Там вырастить что-то нереально. Мы, когда копали окопы, с ума сходили. А люди на огородах делали себе каменные заборы из свежевыкопанного камня. Я сначала подумал, что это у них склепы такие домашние.
На заданиях мы снимаем данные о «Градах» и количестве людей. С артиллерией у нас не все гладко. Даёшь координаты, а в ответ — тишина. Проходит час, два, три. Звонишь: «Ребят, мы, конечно, дико извиняемся, что отвлекаем, но не соблаговолите ли вы послать сюда парочку снарядов». Один прилетит — и снова тишина.
Но вот в сентябре на Острой Могиле сработали как надо. За самой Могилой — две шахты. Сепары там технику прячут. Выкатят, отстреляются и обратно. А тогда у них два танка в «зеленке» стояло. И мы им вкатили немного. Но информация сливается, и ты сразу уходишь домой. Не всегда можешь проверить, как сработали... А сейчас такое интересное время, когда основная команда - «Спостерігайте». Это самое худшее. И в сторону шахт запретили стрелять.
Сейчас отслеживаем их тропы, ставим растяжки. Минус один — это тоже хороший показатель.
Многие здесь балаклавы носят, понты «лепят», а поехать туда, так... Когда мне один урод говорит: «Вы ж там деньги зарабатываете» — я ему отвечаю: поехали со мной, заработаешь, мажором вернешься.
Сейчас многие по телевизору смотрят социальную рекламу: идут военные — а им все хлопают, называют молодцами. А когда ребята оказываются в реальных условиях — это небо и земля. И человек начинает задумываться. А некоторые начинают «косить». Придумывают себе какой-нибудь «синдром» и по госпиталям валяются. Таких — процентов 10. Едут в отпуск и попадают на «больничку».
Был у нас один интересный персонаж, кричал: дайте мне «военник», я обратно поеду. Мы с этим «молодцом» ночь намучились. Он сначала чепуху молол: рассказывал, какой он великий воин. А потом приключилась ситуация: какой-то военный проходил мимо и бросил на ходу: сектор пристрелян, сегодня ждем в гости «грады». Так наш красавец побелел и всю ночь не спал. Мы у него и оружие забрали. Он сейчас сидит у нас на кухне, картошку чистит, дрова рубит... А есть и другие примеры: когда молодые пацаны, студенты, берут академотпуск и едут на войну.
Своих мы не наказывали. Никогда. А сепары, когда кто-то из наших на их вышке вывесил украинский флаг, своего «часового» застрелили. Чтобы не спал на посту.
Пьём ли? А как же. Пьют все. Начинают пить даже те, которые на «гражданке» не пили. Я серьезно. Однажды с Острой Могилы на «бетере» просто убегали, накрывали минами нас добряче. Приехали на базу и я бахнул просто из горла. В бою ты страх не так чувствуешь, а вот после него... Руки начинают трястись, мандраж. Бывало, выпиваешь полтора литра водки на двоих — а тебя вообще не берет. Она через тебя как по водосточной трубе прошла и вышла.
Чем мы только не занимались: и зачистки делали, и в разведку ходили. Но есть люди, которые публично много чем хвастаются, но мало что делают. Это честно. Когда человек в «Фейсбуке» пишет, что за его голову дают $100 тыс. — это понты. Чтобы за твою голову что-то давали, надо её для начала хотя бы засветить.
Я вернусь туда обязательно. Считаю дни. Главное, чтобы ранение не давало о себе знать в жесткой форме.
P.S. Нам не очень хотелось, чтобы за голову нашего собеседника была назначена какая-то награда, поэтому «светить» его мы не стали.
Желающие помочь бойцам 54-го разведывательного батальона могут перечислять деньги на карточку "Приватбанка": 4149 6258 0226 3291 (Рудоманов Олександр).