Свершилось то, о чем так давно мечтали поклонники постапокалиптического кинопанка: Джордж Миллер, режиссер легендарного “Безумного Макса” с Мэлом Гибсоном собственноручно возродил трилогию про обезумевшего полицейского, выживающего в аду пустыни. В четверг “Безумный Макс: Дорога ярости” показали на Каннском кинофестивале, и в этот же день фильм вышел в украинский прокат.
Жаль, что “Безумного Макса” не поставили на открытие: это был бы по-настоящему экстравагантный жест, в отличие от странного решения открывать кинофестиваль пресной французской социальной драмой. А на пресс-показе зрители хлопали три (!) раза – такого ажиотажа зал Люмьеров не видел уже давно.
По всему видно, что фильм Миллера рискует стать одним из самых ярких событий не только нынешнего Каннского кинофестиваля, но и всего кинематографического года. В момент, когда нас подвели в Marvel, утомив Джосса Уидона продюсерскими перипетиями вокруг вторых “Мстителей”, получить такой чистый, незамутненный студийными подводными течениями экшн, как “Безумный Макс” – это счастье.
По сюжету, “Дорога ярости” не является продолжением старой трилогии с Мэлом Гибсоном, это, скорее, перезагрузка культовой вселенной, переваривающий последствия энергетического кризиса. Вынесенный в заглавие франшизы Макс (очень органично бубнящий Том Харди) – бывший полицейский, доведенный до пограничного состояния гибелью жены и ребенка, попадает в плен к банде, возглавляемой Бессмертным Джо. Сила Джо – в контроле над водными ресурсами на территории, где обитают его подданные, и обещает своим подельникам прямой доступ в желанные залы Вальхаллы, чем сооружает вокруг своей персоны культ личности со всеми вытекающими антиутопическими последствиями. Кроме армии солдат, готовых отдать свои жизни в обязательной войне за своего главаря, и нищенствующих работников, в распоряжении Джо находятся женщины, рожающие ему наследников.
Пять женщин во главе с храбрым воином Фьюриосой (великолепная Шарлиз Терон, похожая на Эллен Рипли) перетягивают на себя одеяло главного героя: они предпринимают попытку сбежать от своего “хозяина” и начать новую жизнь где-то, где есть вода, зелень и свободная жизнь. По сути, “Дорогая ярости” – это своеобразное высказывание об эмансипации (не только женской), изложенное в форме двухчасовой погони по пустыне с краткими передышками.
Это правда: Миллер не затягивает с началом экшна, а начинает нагнетать атмосферу, не дожидаясь окончания вступительных титров. Возможность расслабиться появляется только на втором часу – Миллер явно не из тех, кто терзает зрителей утомительными прологами, а потом разрезает священное тело экшна сценами, в которых нам объясняют сюжет, показывают достижения в области компьютерной графики или ублажают желания продюсеров. “Безумный Макс” на то и безумный, чтобы рубить не только внутри кадра, но и вне его – Миллер не то, чтобы ломает, но, скорее, мягко сталкивает в уже образовавшееся болотце каноны жанра экшна, оккупированного большими студиями с распланированными на сто лет вперед франшизами.
В основном конкурсе, между тем, уже наметилось несколько фаворитов. Это драма о концлагерной жизни “Сын Сола”, дебют венгерского режиссера Ласло Немеша, и абсурдная антиутопия/лавстори “Лобстер” грека Йоргоса Лантимоса.
“Сын Сола” стал сюрпризом для всех, когда попал в основной конкурс Канн. Как известно, дебюты в эту программу определяют крайне редко – для этого есть параллельные программы “Неделя критики” и “Особый взгляд”. Но Ласло Немеш, ученик великого венгерского режиссера Белы Тарра, снял Освенцим так, как его, пожалуй, еще никто не снимал, и за это получил возможность бороться за “Золотую пальмовую ветвь”.
Практически все время камера Немеша следует за затылком главного героя, узника концлагеря, определенного в зондеркоманду. Все ужасы Освенцима показаны так, как видит их Сол – краем глаза, рецепторами бокового зрения, часто в расфокусе – Немешу нет смысла спекулировать на теме и выдавливать слезу. Другое дело, что в прессе наверняка снова развернется дискуссия о возможности искусства после Освенцима, но эта тема стоит того, чтобы никогда не перестать ее обсуждать.
Среди мертвых тел Сол находит мальчика, принимает его за своего сына и пытается похоронить его по еврейскому обряду. Собственно, весь фильм – это безумная попытка человека сделать невозможное, выйти за пределы своих возможностей. Звучит как идеальный сюжет для голливудского кино, но нет – сам Сол тоже безумен, ради достижения своей цели он готов пожертвовать жизнями других людей, и в этом, пожалуй, состоит главная проблема “Сына Сола”. Руководствуясь гуманной целью – по-человеческим попрощаться с маленьким мальчиком, которого он принял за сына, Сол при этом начисто лишен человеческого измерения. Вслед за очевидным выводом о том, что люди перестают быть людьми в аду концлагеря, дегуманизация главного героя приводит Немеша к проблемам со сценарием. Фильм длится два часа и держать внимание одной, главной, сюжетной ниткой оказывается слишком сложно и “Сын Сола” по итогу не производит впечатления целостного высказывания. Впрочем, не стоит забывать, что это дебютная работа, и она, однозначно, один из фаворитов будущей “Золотой камеры” Каннского кинофестиваля.
Тем временем “Лобстер” Йоргоса Лантимоса может прийтись по вкусу главам жюри нынешних Канн – Джоэлу и Итану Коэнам. Это абсурдистская и сатирическая антиутопия о мире, в котором общество жестко контролирует человеческие отношения. Людям запрещено оставаться одним – они непременно должны состоять в официальных отношениях, будто гетеро- или гомосексуальных. Разведенных, овдовевших одиноких людей отправляют в пансионат, где они должны за 45 дней найти себе пару. Тех, кому это не удастся, превращают в животных (животное можно выбрать самому – хоть какая-то свобода) и выгоняют в лес.
Лантимос, чей “Клык”, показанный в Каннах в 2009 году, ознаменовал начало “греческой новой волны”, – большой любитель словесной эквилибристики и экспериментов с языком (на радость фанатам структурализма). В “Клыке” заточенные в доме дети говорили на языке, придуманном родителями – при том, что слова оставались теми же, смысл им придавался совершенной другой. “Зомби” – это цветок, “море” – предмет мебели, а котенок объявлялся страшным чудовищем. Так родители полностью контролировали мир своих детей.
В “Лобстере” Лантимос не насколько радикально подходит к языку, но его лингвистическое чутье помогает сконструировать довольно убедительную реальность, в которой нет места состраданию, одиночеству, любви и свободе. Даже одиночки, которые живут в лесу и противостоят социальному мэйнстриму, устанавливают собственную диктатуру.
Герой Колина Фаррелла попадает в пансионат после развода с женой. Он предпринимает попытку найти себе пару, чтобы не быть превращенным в животное (Дэвид выбрал лобстера – они живут по сто лет и на протяжении всей жизни способны к зачатию), но она заканчивается неудачей. Дэвид сбегает в лес, попадает к одиночкам и влюбляется в одну из них (Рейчел Вайс), что строго-настрого запрещено. Так, первая половина “Лобстера” – это бьющая наотмашь сатира на общество, зацикленное на личной жизни или культивировании ее отсутствия, а вторая его часть – удивительная история любви в условиях лингвистической и социальной несвободы.
Еще один конкурсный фильм – один из трех, снятых итальянскими режиссерами, – “Сказка сказок” Маттео Гарроне, тоже является своего рода постмодернистским упражнением. Гарроне, чьи “Реальность” и “Гоморра” в свое время были отмечены в Каннах, был одним из фаворитов до начала фестиваля. Но “Сказка сказок”, поставленная по сборнику неаполитанца Джамбатисты Базиле, чьи сказки переработали сначала братья Гримм и Шарль Перро, а затем и индустрия развлечений, оказывается более подходящим пунктом оскаровского, а не каннского, лайн-апа.
Три сказки в фильме – о королевствах трех братьев, у каждого из которых – свои проблемы. Королева (Сальма Хайек) зачинает ребенка от чудища со дна речного и губит собственного мужа (Джон Си Райли, это уже второй фильм с ним конкурсе после “Лобстера”). Сходящий с ума правитель по соседству (Тоби Джонс) раскармливает до ожирения блоху вместо того, чтобы заниматься дочерью – ее он в порыве самонадеянности выдает замуж за людоеда. Похотливый король (Венсан Кассель) влюбляется в голос, принадлежащий старой женщине, живущей возле замка.
С блестяще выполненной работой художника-постановщика (чего только стоит сцена, где королева в исполнении Сальмы Хайек в отчаянной попытке зачать ребенка употребляет сердце чудовища со дна речного) “Сказка сказок” провисает на уровне сценария. Гарроне не рассказывает сказки одна за одной, а разрезает их на кусочки, чередуя один за другим. Зритель может решить, что таким образом режиссер хочет что-то срифмовать и выудить дополнительные смыслы из комбинаций и без того нафаршированных разными деталями сюжетов, но нет.
Гарроне, вслед за удачным мюзиклом “В темном лесу”, который шел на Бродвее, а потом – в значительно менее радикальном виде – был экранизирован студией Дисней, возвращает сказкам былой, зловещий облик. Наверняка об этом напишут еще сотни статей и диссертаций, но кажется, что десакрализацию сказки как покрытого глазурью и присыпанного блестками повода продать побольше мерчендайза наиболее успешно совершил, как ни странно, сериал “Игра престолов” – и его лавры будут долго еще сниться как голливудским воротилам, так и режиссерам авторского кино.
Во втором по значимости конкурсе Каннского кинофестиваля, “Особый взгляд” показывают не такие масштабные полотна. Конкурс открылся фильмом “Ан” японки Наоми Кавасе, чья предыдущая картина претендовала на “Золотую пальмовую ветвь” в прошлом году. У фильма, определенно, есть свои поклонники, но в целом пресса не была к нему благосклонна.
Замечательным примером камерного и укорененного в национальной специфике фильма стали “Бараны” исландца Гримура Хаконарсона. Предыдущий его фильм, “Страна вечного лета”, был в “Скандинавской панораме” кинофестиваля “Молодость” в 2011 году. “Бараны” – история о двух братьях-овцеводах, живущих по соседству, но не разговаривающих друг с другом уже 40 лет. На этом месте можно было бы передать привет украинскому режиссеру Виктории Трофименко, чьи “Братья”, тоже, к слову, поставленные на скандинавском материале, определенно вспомнит украинский зритель при просмотре “Баранов”. В отличие от натужной и перегруженной этнографическими деталями картины Трофименко, Хаконарсон рассказывает универсальную историю, но погруженную в местный колорит – разведение овец является неотъемлемой частью исландской культуры, и поэтому является идеальным фоном для разворачивания любых драм, главное, чтобы сценарий был хорошо написан. У Хаконарсона он написан отлично – в спокойном ритме, не отпуская внимания от центрального сюжета.
Чего не скажешь о новом фильме Вуди Аллена, который привезли во внеконкурсную программу. Продолжая снимать по фильму в год, мастер жанра интеллектуальной трагикомедии снова проецирует на экран свое альтер-эго и окружает его цитатами и отсылкам к классикам. На этот раз – в “Иррациональном человеке”, разыгранном на, фактически, четыре персонажа, – “Преступление и наказание” Достоевского в окружении популярных цитат из Канта, Кьеркегора и Сартра. Герой Хоакина Феникса, страдающий от тленности бытия профессор философии, приезжает в маленький городок преподавать в местном колледже. В него, окруженного флером сплетен о соблазнении студенток и восхищения философскими работами, естественно, влюбляется блестящая студентка (Эмма Стоун).
Естественно, ложным будет предположить, что Вуди Аллен пытается переизобрести кино, раздвинуть каноны жанров или сказать новое слово. Этот человек, автор “Манхэттена” и “Энни Холл”, грандиозных фильмов о величии невротиков, уже давно все сказал. Сейчас он просто занимается любимым делом: бывает, что люди плетут корзины, бывает, вышивают пейзажи Тернера крестиком, а бывает, что снимают кино. “Иррациональный человек” построен на сплошных клише – даже приписанное главному герою нестандартное мышление остается номинальным – за весь фильм герой Хоакина Феникса не высказывает ни одной хоть сколько-нибудь оригинальной идеи, что напрочь лишает его ожидаемого очарования. Возможно, это и было целью Вуди Аллена – показать, что мощь интеллекта – это миф, а главное, чем человек в своей жизни руководствуется – это иррациональное желание заглушить вой экзистенции. Как Франсуа Озон в свое время снял чудовищный графоманский фильм о графоманке, так, вероятно, и Вуди Аллен снимает глупое кино о глупых людях.
PS. LB.ua благодарит за помощь в организации поездки МКФ “Молодость” и фонд “Инициатива ради будущего”.